Михаил Венюков - Исторические очерки России

Со стороны Оренбурга внутрь Средней Азии движение было направлено двояко: по западному берегу Арала – к стороне Хивы, где ходил в 1873 году отряд генерала Веревкина, и, гораздо более, по восточной стороне этого озера, на низовья Сыра и оттуда к югу и востоку, в хивинские и коканские земли. 1865 год застал нас на Сыре всего у Ак-Мечети; через пять лет наши войска уже ходили к стороне Дау-Кары и в Каратауские горы, под управлением Мейера, а через десять лет покорили Ташкент, под начальством Черняева, который командовал уже соединенными отрядами оренбургским и сибирским. Энергический Черняев, штурмовавший Ташкент с какими-нибудь 1600 человеками и овладевший им, думал безотлагательно покорить и все Коканское ханство, но в этом ему воспрепятствовала зависть генерал-губернатора Крыжановского и начальника азиатского отделения в Главном штабе Романовского, из которых первый хотел отнять у него лавры, а второй и самое место военного губернатора Туркестанской области. Интрига удалась, и Романовский успел даже покорить Ходжент и Джизак (1866), а войска его, без всякого с его стороны участия, нанесли сильное поражение эмиру бухарскому под Ирджаром. Но неуменье поставить себя в новом крае, где он вооружил противу себя духовенство и вошел в складчину с русскими купцами для торговых операций, вынудили правительство отозвать Романовского через одиннадцать месяцев после назначения, причем обнаружилось, что этот фаворит военного министра не затруднялся обманывать в глаза даже наследника престола, за что и был выслан за границу. Правительство же, для положения предела оренбургским, омским и ташкентским интригам решилось образовать в бассейнах Сырдарьи, Иссык-Куля и Балхаша новое генерал-губернаторство или даже вице-королевство, потому что новому генерал-губернатору, Кауфману, опять ставленнику военного министра, дано было право самостоятельных сношений с среднеазиатскими ханствами, право объявлять им войну и мир. Новый правитель прибыл в Ташкент осенью 1867 года, а через восемь месяцев уже воевал опять с бухарским эмиром и отнял у него Самарканд, относительно которого хотя и говорилось потом, для иностранцев, что его возвратят бухарскому эмиру, но о котором император Александр в самую минуту получения известия о завоевании сказал, что Тамерлановой столицы он не отдаст. Легкость побед и щедрость следовавших за ними наград повели к тому, что вместо безотлагательного покорения самих Бухары и Кокана Кауфман решился растянуть дело завоевания Туркестана на многие годы, под благовидным предлогом необходимости заняться мирным устройством края [2] Которое никогда не было осуществлено, так что край и поныне управляется «в виде опыта» по положению 1868 года, составленному Степною комиссиею Гирса и Ко. Собственные же проекты Кауфмана оказались никуда не годными. , на самом же деле, что бы подольше держать этот край на исключительном военном положении и сделать побольше походов, которые доставляли ему и офицерам награды. Разумеется, никакой политической или стратегической программы при этом начертано не было, и военные действия открывались по обстоятельствам, всегда, впрочем, под условием, что сам Кауфман находится в крае, а не вне его [3] Так, в 1874 г. не дозволено было генералу Колпаковскому воспользоваться беспорядками в Кокане для завоевания этого ханства, потому что находившийся в то время в Петербурге Кауфман берег этот подвиг для себя. . Из таких военных экспедиций назовем: в 1870 году на Искендер-Куль, в 1871 году – в Кульджу, в 1872 г. – в Кизылкумы, в 1873 – в Хиву, в 1875 – в Кокан, причем покорители последнего так разлакомились, что в следующем году, за недостатком внешних врагов, стали делать походы противу смирно сидевших собственных подданных, лишь бы писать победные реляции. Когда-нибудь правдивая история этих завоеваний будет написана и покажет, какую грубую систему обмана не неприятелей, а собственного народа представляли они. Между прочим, для придания большей важности этим победам, т. е. под предлогом трудности их одерживать, беспрестанно требовались из России подкрепления войсками, и число их доведено в 1877 году до 38 000 человек, так что если бы в той же пропорции к покоренному населению была сформирована англо-индийская армия, то ее числительность достигла бы до 4 560 000 человек, вместо существующих 192 000…

Отсутствие общего политического и стратегического плана действий в Туркестане, сверх медленности и бессистемности самого завоевания и огромности потребовавшихся через то расходов, привело еще и к другим вредным последствиям. Именно, медленность движения вперед, к естественным пределам России у Гиндукуша, дала время Англии близко познакомиться с положением России в Туркестане и вмешаться в ход наших среднеазиатских дел. Что первоначально Англия не считала себя вправе касаться этих дел, доказательством служит то, что в 1869 году она решилась послать в Россию лишь мелкого чиновника ост-индской службы, Форсита – да и то под видом частного путешественника, – чтобы изложить несколько замечаний об опасностях русского движения для британских интересов в Индии. Она боялась, что мы не станем слушать официальных представлений ее посла. И если бы у нас был ясно начертанный план деятельности в Туркестане и твердая решимость исполнить его с наименьшими пожертвованиями и с соблюдением достоинства России, то, конечно, мы не замедлили бы дать понять не только Форситу, но и рекомендовавшему его английскому послу Бюханану, что они мешаются не в свои дела, Но этого не случилось, а, напротив, Форсит был превосходно принят директором Азиатского департамента Стремоуховым и военным министром Милютиным, которые, в силу особого высочайшего повеления, были совместными руководителями среднеазиатской политики России [4] Сам министр иностранных дел, князь Горчаков, до такой степени был мало знаком с Азиею, что, напутствуя Кауфмана в Хиву, просил его «не ходить туда (из Ташкента) через Кашгар!» А когда по улыбке Кауфмана заметил, что сказал глупость, то наивно прибавил: «Я, может быть, сказал какой-нибудь вздор; вы извините. Я азиатскими делами не занимаюсь; на это у меня есть Стремоухов. Я смотрю только за тем, чтобы нам из-за Средней Азии не поссориться с Англиею». . Такое неожиданное внимание, оказанное там, где англичане ожидали резкого отпора, разумеется, показало им, что можно открыть целую дипломатическую кампанию противу России для заторможения ее среднеазиатского движения, и кампания была открыта. Напрасно при этом русский посланник в Лондоне, немец Бруннов, хлопотал, чтобы не допустить признания с нашей стороны Бадакшана и Вахана частию вассального Англии Афганистана: он за это получил отставку, а заботы его о среднеазиатских интересах России возложены на графа Шувалова, который до такой степени не стоял на высоте своего призвания, что в переговорах с лордом Гранвилем обнаружил незнание, что Окс и Амударья – одно и то же. Разумеется, что такому дипломату из жандармов ничего не стоило уступить афганцам, т. е. Англии, не только Бадакшан и Вахан, но и Маймене, о котором в то время (1873 г.) даже русская официальная печать говорила, что оно независимо, и о котором сами англичане, как бы в насмешку над нами, поспешили в 1875 году сообщить, что оно наконец покорено эмиром афганским. Признав же эти землицы подвластными Афганистану, мы этим самым лишали себя в будущем возможности без больших жертв замкнуть с юга Туркестан линиею собственных военно-земледельческих постов, а англичанам дали средство постоянно вмешиваться в наши среднеазиатские дела. Кроме того, в результате дипломатической кампании оказалась теперешняя совершенно нелепая граница Русского Туркестана с юга, которая осуждает нас на непрерывное содержание в этом крае огромного числа войск и, след., на постоянные дефициты в четыре миллиона рублей.