Теодор Адорно - Исследование авторитарной личности

Ее коллеги ей безразличны. Некоторые из них имеют всевозможные академические титулы, но у них отсутствует здравый смысл. Имена она не хотела бы называть, но она все-таки хочет рассказать, что там происходит. Многие целый день ничего другого не делают, как только болтают друг с другом. Она не может заставить себя сказать своим коллегам больше чем пару слов. Она говорит о них только с презрением, чувствует себя благородной, что превосходит их… Они ее вообще не знают – действительно не знают – этим она хочет намекнуть на то, что она нечто совершенно особенное, что она могла бы показать им свой талант, но не хочет.

Она была гувернанткой у президента Х и у сыновей президента Y, сначала у старшего, потом у младшего. С миссис Y она говорила по телефону, когда та была как раз в Белом доме и когда родился 3-й ребенок. Ее сестра работала у С, который впоследствии был губернатором штата на юго-западе.

Она очень много читает – только «хорошие книги», посещала в своем родном городе в Техасе до седьмого класса школу. Она рисует и пишет, училась играть на инструменте. Но картину, которую нарисовала в школе, никому не показывала. Она изобразила две горы, между ними солнце, освещающее долину, в которой как раз поднимался туман. Это так ей «пришло», хотя она этому никогда не училась. Это было действительно красиво. Она пишет также рассказы. Когда умер ее муж, она начала писать, вместо того чтобы, как это делают другие женщины, бегать за мужчинами. Одна из ее историй была фантазией о Мэри Пикфорд. Это была бы как раз роль для нее, но, конечно, она никогда никому ее не показывала. Она назвала ее «Маленькая Мэй и О’Джун»; ей это пришло в голову во время пикника со своими детьми. Любовная история о маленькой Мэй (девочке) и О’Джун (мальчике). По ее словам, ее дочь также очень одаренная. Один художник… который рисовал техасский василек – «государственный символ», вы знаете, видел работу ее дочери и сказал: «Это у вас маленький гений». Он хотел давать дочери уроки, но та от них отказалась и сказала: «Нет, мама, он испортит мой стиль; я знаю, что я должна рисовать, что я хочу рисовать».

Она считает, что «япошки, евреи и негры должны исчезнуть, уйти туда, откуда пришли»… «Конечно, итальянцы также должны возвратиться туда, где их родина, в Италию, но в конце концов есть три главные группы, которым здесь не место, это – япошки, евреи и негры».

«Евреи чувствуют свое превосходство по отношению к неевреям. Они не хотят запятнать свою кровь, смешиваясь с неевреями. Они хотят нас обескровить в финансовом отношении и использовать наших женщин в качестве любовниц, но жениться на них они не будут. А своих собственных женщин они хотят оставить девственницами. Семья Y много общалась с евреями. Я не знаю, было ли это из-за денег или из-за еще чего-то. Поэтому во второй раз я не стала выбирать Y. Я видела слишком много жирных евреек и евреев с крючковатыми носами в их доме. Конечно, я также слышала, что мать президента Рузвельта также была еврейского происхождения». Она ушла из семьи В , так как они были евреями. У них был дом как дворец, им хотелось, чтобы я осталась. Они говорили: «Мы знали, что это было бы слишком хорошо, чтобы осуществиться»… когда она ушла.

Католики относились к ней превосходно, и она ими восхищалась, но в их церковь она не пошла бы. Что-то в ней говорит «нет». (Отказ она выражает жестами.) У нее индивидуальная религия. Однажды, когда она гуляла ранним утром и подняла руки и лицо к небу, они стали мокрыми… (Это она рассматривает как сверхъестественное событие.)