Лев Гудков - Возвратный тоталитаризм. Том 2

На этом фоне самый символически значимый период – революция 1917 года и становление советского государства – полностью утратил свое значение. Сегодня о своем интересе к истории революции говорят лишь 13 % опрошенных. В основном это бывшая интеллигенция из крупных провинциальных городов, в меньшей степени – из Москвы, люди зрелого возраста, часто пенсионеры, пытающиеся понять корни и природу советского тоталитаризма и его последствия для нынешней России. Они же больше, чем кто-либо, интересуются периодом 1930–1950-х годов: временем Большого террора, массовых репрессий, сталинской индустриализации и превращения СССР в одну из двух супердержав. Среди них много представителей государственной бюрократии и предпринимателей, служащих, но очень мало молодежи. Поэтому неизбежным в таких ситуациях оказывается появление идеи прошлого как мифа непрерывности или бесконечности существования системы господства, в виде своего рода идеи мистического тела «тысячелетней России», а следовательно, исчезновение специфических представлений о социальной системе прошлого, настоящего и будущего, понимание особенностей ее социальной структуры и изменений, плюрализма сословных или групповых различий и интересов. Иначе говоря, воспроизводится сознание гомогенизации общества («Единой России»), одномерности социального состава страны, объединенной лишь властью (тотальным по своей природе «государством»). Это представление не было характерным для советских учебников истории, там были понятия формации, сословий, различия классовых интересов, специфики российской государственности на разных фазах ее исторического существования. Сегодня все это стерлось и осталось, по существу, лишь тоталитарное представление об обществе и истории. Истоки государства уходят в мифологическое прошлое, становящееся полем вечной борьбы с врагами, включая бывшие «братские» народы, вроде населения Прибалтики, Польши или теперь – Украины, с которой идет война – в прямом смысле и переносном, символическом плане – за Киев как «мать городов русских», где имело место крещение Руси и откуда берет свое «сакральное» начало русская история.

Апелляция к мифологическому прошлому, с социологической точки зрения, равнозначна признанию безальтернативной значимости вертикальной структуры общества, то есть конститутивной функции власти, иерархического устройства социума, признанию приоритетности коллективных значений целого, символически представленного в фигуре властителя (монарха, деспота, вождя, президента и т. п.) и малоценности и факультативности, зависимости подданных – отдельного человека или меньшинства, социальной группы и т. п. Кроме того, образуется представление о социальной однородности и тотальном единстве страны, лишенное идеи социальной сложности, дифференцированности, плюрализма классов, сословий, групп с собственными и интересами и культурной автономией. Поэтому нынешняя смазанность субъективных маркировок социального статуса, групп, социального положения (80–83 % опрошенных относят себя к «среднему классу») не случайна, а обусловлена отсутствием сознания самодостаточности, самоценности, оснований для самоуважения и требований учитывать свое достоинство. Подобная примитивность культуры (образов социального целого, социальной структуры, отсутствия влиятельных функциональных элит) – производное от идеологии «единства нации», «одной Родины, одного народа».

Осознание значения истории и интерес к ней возникают только из духа сложного общества, в конфликтах и борьбе разных групп, из потребности гражданского общества в самопонимании, из поиска ответов на вопросы: кто и откуда мы, и почему дело обстоит так, а не иначе. Но ни таких вопросов, и тем более ответов на них не возникло. За 25 лет постсоветской жизни в российском обществе не появилось ни одной новой идеи, касающейся политической или культурной жизни. То же самое можно повторить и о сфере массовых исторических представлений. Никаких новых взглядов на свое прошлое, на революцию или сталинский период здесь не возникло. Подобное состояние – результат систематического подавления публичной жизни, происходящей при путинском правлении, «институционализация кризиса», возникшего после распада СССР и конца советской системы. Уничтожение истории – условие восстановления авторитарной системы.

Риторическое обращение нынешних российских политиков к Сталину как эталону государственного деятеля и не менее частое представление самой сталинской эпохи в качестве примера форсированного развития страны [28] Пример такого рода – выступление Путина на заседании Совета Безопасности в октябре 2012 года. Он заявил: «Нужно совершить такой же мощный комплексный прорыв в модернизации оборонных отраслей, как это было в 30-е годы прошлого века» (URL: www.gazeta.ru/politics/2012/08/31_a_4747493.shtml; см. также: URL:.http://globalconflict.ru/analytics/5276-putin-xochet-modernizaciyu-kak-u-stalina). следовало бы расценивать прежде всего как свидетельство невежества и цинизма российского политического класса, но ограничиться подобными оценками нашей «элиты» не позволяет резонанс, который получают их выступления в обществе. Речь при этом идет не об историческом Сталине. О нем знают мало, поскольку историческое знание для большинства обывателей недоступно и не представляет особого интереса. «Сталин» в сегодняшней России – это реквизит политической мифологии, используемой как кремлевской администрацией для компенсации слабой легитимности нынешнего режима, так и коммунистами, позиционирующими себя в качестве оппонентов действующей власти.

Как и другие «мифы ХХ века», комплекс представлений о Сталине не имеет ничего общего с традиционными космогоническими или героическими верованиями, воспроизводимыми в племенных ритуалах, или фольклорными легендами, объясняющими происхождение институтов. Сталинский миф – продукт бюрократической работы, прежде всего – массовой пропаганды. Для понимания его действенности важно не его правдоподобие, а частота повторения, играющая роль аналога группового ритуала или государственного церемониала, посредством которых многократно повторенные суждения превращаются в стереотипы или клише массового сознания. Подобные символы существуют не потому, что в них так уж нуждаются и верят массы, а потому что к ним постоянно апеллируют различные влиятельные политические силы, которые, руководствуясь своими интересами, навязывают их обществу.