Мануэль Кастельс - Власть коммуникации

Итак, это еще одна книга, но для меня особенная, потому что объединила мое исследование и мое желание сделать мир лучше с помощью свободного общения людей. К сожалению, как вы увидите, если пойдете дальше этой страницы, все не так просто. Сейчас я приглашаю вас разделить мое интеллектуальное путешествие.

Власть представляет собой наиболее фундаментальный процесс в обществе, поскольку общество определяется ценностями и институтами, a то, что оценивается и институционализируется, определяется властными отношениями.

Власть является реляционной (выражающей отношение, «отношенческой». – А. Ч. ) способностью, которая позволяет социальному актору, имеющему соответствующую возможность, асимметрично влиять на решения другого(их) социального(ых) актора(ов) желательным для его воли, интересов и ценностей образом. Власть осуществляется посредством принуждения (или возможности такового) и (или) конструирования смысла на основе дискурсов, которыми социальные акторы руководствуются в своих действиях. Властные отношения формируются через доминирование, представляющее собой власть, укорененную в институтах общества. Реляционная способность власти обусловлена, но не детерминирована структурной возможностью доминирования. Институты могут участвовать во властных отношениях, опирающихся на доминирование, которое они осуществляют над своими субъектами.

Это определение достаточно широко для того, чтобы охватить большинство форм социальной власти, но требует некоторых уточнений. Понятие « актор » отсылает ко множеству субъектов действия (т. е. действия индивидуальные, коллективные, организаций, институтов и сетей). В конечном счете, однако, все организации, институты и сети – результат действий человеческих акторов, даже если это действие было институционализировано или вызвано процессами, происходившими в прошлом. Реляционная способность означает, что власть – это не атрибут, но отношение. Она не может быть оторвана от специфического отношения между субъектами власти – теми, кто имеет соответствующее право на власть, и теми, кто является объектами такого воздействия в данном контексте. Асимметрично означает, что, хотя влияние в отношении всегда взаимно, во властных отношениях всегда существует бо́льшая степень влияния одного из акторов на другого. Впрочем, абсолютной власти не существует, как и нулевой степени влияния подчиняющихся власти на занимающих властные позиции. Всегда существует возможность сопротивления, ставящая под сомнение властное отношение. Более того, в любом властном отношении присутствует определенная степень согласия и принятия со стороны тех, кто подчиняется власти. Когда сопротивление и отторжение становятся существенно сильнее, чем согласие и принятие, властные отношения трансформируются: условия внутри отношения изменяются, обладающие властью теряют ее, и в конце концов происходит процесс институциональных или структурных изменений, зависящий от степени трансформации властных отношений. Или в противном случае властные отношения становятся несоциальными. Это происходит, если властное отношение может быть установлено только на основе структурного доминирования, подкрепленного насилием, тогда для поддержания последнего обладающие властью должны уничтожить реляционную способность оказывающего(их) сопротивление актора(ов), аннулируя тем самым само отношение. Я выдвигаю идею, что чистое принуждение с помощью силы не является социальным отношением, поскольку оно ведет к уничтожению доминируемого социального актора, что и означает исчезновение отношения с угасанием одной из его сторон. Тем не менее это социальное действие с социальным смыслом, поскольку использование силы оказывает устрашающее воздействие на выживших субъектов, подчиненных подобному доминированию, помогая восстановить властные отношения с этими субъектами. Более того, как только властное отношение вновь установлено во всем многообразии его компонентов, множество составляющих многоуровневого механизма доминирования вновь работают, делая насилие одним из факторов среди широкого набора определяющих факторов. Чем ббольшую роль в восстановлении власти в отношении играет конструирование значения от «имени» специфических интересов и ценностей, тем менее необходимым становится обращение к насилию (легитимному или нет). Несмотря на это, институционализация ресурса насилия в государстве и его производные создают контекст доминирования, в котором культурное производство смысла может доказать свою эффективность.

Существуют дополнительность (комплементарность) и взаимная поддержка между двумя основными механизмами формирования власти, на которые указывают теории власти: насилие и дискурс. В конце концов, Мишель Фуко начинает свою книгу «Надзирать и наказывать» [Foucault, 1975] с описания пытки Дамьена, прежде чем перейти к развертыванию своего анализа конструирования дисциплинарных дискурсов, конституирующих общество, в котором «заводы, школы, военные казармы, больницы – все напоминали тюрьмы» ([Ibid., p. 264], пер. – М. К. ). Эта дополнительность источников власти также может быть найдена у Макса Вебера: он определяет социальную власть как «возможность того, что один актор в рамках социального отношения будет способен осуществлять свою волю, несмотря на сопротивление, независимо от основания, на котором данная возможность покоится» [Weber, 1978, p. 53], и в конечном счете связывает власть с политикой, а политику – с государством, т. е. с «отношением одних людей, доминирующих над другими, с отношением, поддерживаемым посредством легитимного (считающегося легитимным) насилия. Для того чтобы существовало государство, доминируемые должны подчиняться авторитету, утверждаемому властями…решающим средством для политики является насилие» [Weber, 1946, p. 78, 121]. Но он также предостерегает нас, что существующее государство, «чей героический период не ощущается как таковой массами, может тем не менее служить решающим фактором для мощного чувства солидарности, несмотря на громадные внутренние антагонизмы» [Ibid., p. 177].

Именно поэтому процесс легитимации, ядро политической теории Юргена Хабермаса, является ключом, позволяющим государству стабилизировать осуществление своего доминирования [Habermas, 1976]. И легитимация может быть эффективной за счет разнообразия процедур, из которых конституционная демократия, личное предпочтение самого Хабермаса, является лишь одной из многих. Поскольку суть демократии заключается в совокупности процессов и процедур, ее существо не ограничивается политикой. В самом деле, если государство вторгается в публичную сферу от имени специфических интересов, превалирующих в государстве, оно вызывает кризис легитимности, потому что разоблачает себя как инструмент доминирования вместо того, чтобы быть институтом представительства. Легитимация в значительной степени опирается на согласие воль, выявляемое в процессе конструирования разделяемого смысла, например, веры в представительную демократию. Смысл конструируется в обществе в ходе процесса коммуникативного действия. Когнитивная рационализация обеспечивает основу для действий акторов. Поэтому способность гражданского общества обеспечивать содержание действий государства через публичную сферу («сеть для передачи информации и точек зрения» [Habermas, 1996, p. 360]) является тем, что гарантирует демократию и, в конечном счете, создает условия для легитимного осуществления власти: власть как представительство ценностей и интересов граждан, выраженных в ходе обсуждений в публичной сфере. Таким образом, институциональная стабильность основывается на способности четко артикулировать различные интересы и ценности в демократическом процессе через коммуникационные сети [Habermas, 1989].