Коллектив авторов - Россия и мусульманский мир № 4 / 2015

Достаточно обратиться к формам и мотивам поведения отрядов СС в годы Второй мировой войны, поведению современных радикальных исламистов, отрезающих головы журналистам, или украинских нацистов, чтобы понять, что современное общество сталкивается с некими когнитивными константами, которые некоторыми политиками подчас воспринимаются как формы «нормального» поведения. Например, в годы Второй мировой войны были осуществлены массированные бомбардировки Дрездена, культурного центра, не имевшего сколько-нибудь значительного военного значения. Тот же вопрос возникает и при объяснении атомных бомбардировок японских городов Хиросимы и Нагасаки. Это была демонстрация военного величия, своеобразная претензия на исключительность в системе складывающихся международных отношений после Второй мировой войны.

Очевидно, что это – формы утверждения величия субъекта путем создания атмосферы ужаса, духовного шока. При этом предполагается, что сам субъект в силу своей исключительности не может быть подвергнут аналогичному испытанию кем-то другим.

Потребность в такой исключительной позиции порождает потребность в создании механизмов утверждения «истинности» неистинного .

Феномен «истинности» неистинного имеет давнюю историю. Уже в условиях постоянных дебатов, сопровождавших жизнь афинской демократии, обоснование истинности неистинного приобрело серьезное прикладное значение. Истина начинает сводиться к искусству аргументации .

Субъектом аргументации является индивид, и его победа в дебатах становится доказательством истины его позиции. Таким образом, истина рождается в дискуссии, а победитель становится носителем истины. Значит ли это, что истинным может стать всё, если оно одержало победу в дебатах? Наиболее отчетливо осмысление этой позиции было представлено софистами. Характерно в этом отношении интеллектуальное творчество Протагора, слушателя Демокрита, получившего прозвище «Мудрость».

Протагор заявил, что о всяком предмете можно сказать двояко, противоположным образом, поскольку человек есть мера всем вещам – существованию существующих и несуществованию несуществующих 6 6 См.: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. Протагор. – М., 1979. – С. 375. . Всё на свете истинно, считает Протагор, в том числе и невозможность знания о богах, их существовании. За такое суждение Протагор был изгнан афинянами из города, а книги его сожгли на площади.

Протагор выделил в публичном выступлении четыре составляющих: пожелание, вопрос, ответ и приказ, назвав их основами речи. Он стал устраивать состязания в споре и придумал разные уловки для тяжущихся 7 7 Ibid. – P. 376. .

Таким образом, общая цивилизационная ситуация определяется софистами как равнозначная: поистине не существует правых и виноватых ; все равны, в силу чего всякое осуждение другого является отступлением от истины, утверждением в качестве истины субъективного мнения. Стало быть, любые попытки противостоять абсолютному смыслу самоутверждения индивида с его представлениями об истинных благах жизни, обречены на поражение .

Человек – носитель истины, поскольку он для себя есть константа, находящаяся внутри постоянно изменяющегося эмпирического мира. Эта специфика человека и определяет истинность его самоутверждения, которая подкрепляется искусно построенной аргументацией.

Проблема, с которой столкнулась софистика, заключалась, однако, в том, что и сам человек подвержен постоянным изменениям. Значит, и он не может стать носителем постоянной истины.

Диоген Лаэртский приводит стихотворное высказывание Эпихарма, выражающее сущность этой гносеологической проблемы:

Если порядок вещей влечет за собой возрастные и духовные трансформации, постоянное изменение эмпирического мира, определяющее превращение данного эмпирического явления в нечто иное, то константные истинные ориентации в действительной жизни становятся невозможными . Человек оказывается погруженным в хаос эмпирических ориентиров, подталкивающих его в различных, а то и в противоположных направлениях.

И этому хаосу субъективных мнений, как казалось, могла противодействовать только вера, которая должна утверждать свой константный абсолютный смысл либо когнитологически , либо с помощью власти .

Афинская демократия противопоставляла поискам философии свою веру в константные свойства богов, влияющих на жизнь человека. Эпихарм в этой связи замечает:

Постижение истины и означает постижение того, на чем держится мир, того вечного, что ни на миг не отсутствует.

Философ, если он хочет следовать цивилизационным запросам, должен прояснить пути постижения вечного как истинного, противостоящего хаосу субъективных заблуждений. И этот процесс требует очищения от заблуждений и формирования системы воспитания на основе адекватного постижения исходной истины бытия.

Но что такое постижение вечной истины? Чем обусловлена та исходная истина, которая обнажает заблуждения дурной софистики?

Если вера – продукт воображения , то истинное знание может дать философия, которая следует принципам разума. Открытия философии могут стать основанием правильного самоформирования и образа жизни человека, как и построения общества на константных основаниях истинного знания. Но где лежит путь к истинной философии?

Путь к истинной философии, как радикальный путь очищения от софистических заблуждений, предложил великий Платон.

В «Софисте» чужеземец из Элеи говорит: «Так пусть же частью искусства различать будет искусство очищать, от искусства очищать пусть будет отделена часть, касающаяся души, от этой части – искусство обучать, от искусства обучать – искусство воспитывать, а обличение пустого суемудрия, представляющее собою часть искусства воспитания, пусть называется теперь в нашем рассуждении не иначе как благородною по своему роду софистикою» 10 10 Платон. Сочинения в трех томах. Т. 2. – М.: Изд. «Мысль», 1970. – С. 342–343. . На роль благородной софистики могла претендовать философия Платона. Философия Платона ориентировалась на изменение всей системы воспитания, а это требовало обоснования исходных представлений истинной философии.