Array Коллектив авторов - Политическая наука №4 / 2014. Массовый фактор в современной политике

Под влиянием этого нового опыта слово «масса» («массовый») приобрело широкое употребление, стало едва ли не ключевым для характеристики социальных явлений и событий новейшей эпохи. За исключением понятия «массовый митинг», появившегося в Америке в 1773 г., большинство слов вошли в лексикон, например английского языка, сравнительно недавно: массовое убийство – в 1880 г., массовое движение – в 1897, массовая истерия – в 1914 г., массовая культура – в 1916, массовое захоронение – в 1918, массовое производство – в 1920, массмедиа – в 1923 г. [Online etymology dictionary, б. г.].

Слово «масса» было известно еще римлянам (лат. massa – совокупность вещества в известном теле, глыба) и даже, вероятно, античным грекам. Однако существовало и другое слово – «множество» (лат. multitudo ( multus ) – большое количество, толпа, простые люди, много). «Масса» стала научным понятием в 1704 г. в механике Ньютона как мера инерции и тяготения. Выявляя одно общее свойство различных тел, физическое понятие «масса» уравнивает их в отношении других свойств. Поэтому «масса» характеризует единства, структура которых либо предельно неустойчива, либо не имеет значения [Найдорф, 2013]. К ХХ в. понятие «масса» практически вытесняет понятие «множество».

В теоретической традиции массы трактуются либо позитивно как субъект и основание политического действия, либо негативно как опасный феномен «естественного состояния». Истоки этого противостояния уходят в позиции Б. Спинозы и Т. Гоббса 4 4 Об этом ярко написал П. Вирно [Вирно, 2013, с. 9–14]. .

Для Б. Спинозы термин «народная масса» (multitudo) означает множественность, которая существует как таковая на общественной сцене, в коллективном действии, по отношению к общим делам. Множество – форма общественного и политического существования многих в качестве многих. Это постоянная, не эпизодическая и не промежуточная форма, краеугольный камень гражданских свобод.

Для Гоббса опасным является недостаточно четкое отличие народной массы, или толпы, от народа [populus]. Народ есть нечто единое, обладающее единой волей и способное на единое действие. Масса (multitudo) – это граждане, т.е. подданные. При демократии и аристократии граждане – это масса [multitudo], но собрание (curia) – это уже народ.

Спиноза вскрывает необходимую связь, которая существует между индивидом и государством: «Если государство уступает кому-либо право, а следовательно, и власть… то тем самым оно отказывается от своего права и переносит его на того, кому дало такую власть. Если же оно… дало эту власть каждому из граждан, то тем самым оно разрушило само себя и нет уже более государства, но все возвращается в естественное состояние» [Спиноза, 1999, с. 260].

Э. Дюркгейм применил термин «масса» в отношении гипотетически простейшей форме общности, основанной на абсолютном сходстве ее членов: «…социальная протоплазма, зародыш, откуда возникли все социальные типы». Французский социолог назвал подобный агрегат ордой [Дюркгейм, 1990, с. 167]. Дюркгейм использует слово «масса» и в значении неразличенного множества, как результат простого сложения не подлежащих учету однотипных элементов. Понятие «масса» описывает самую простую форму человеческих ассоциаций, все случаи множеств, имеющих сходство, однотипность поведения людей, их личных свойств, которые проявляются в рамках этих массовых ассоциаций и взаимодействий; «масса» характеризует также мощность этих множеств с точки зрения их численности и плотности скопления на определенной территории [Найдорф, 2013].

Углублению этого противостояния в ХХ в. немало способствовали талантливые книги «Восстание масс» Х. Ортеги-и-Гассета и «Масса и власть» Э. Канетти [Ортега-и-Гассет, 2002; Канетти, 1997].

Заметный вклад в негативное восприятие понятия «массовая политика» внесла книга У. Корнхаузера «Политика массового общества» [Kornhauser, 1959]. Американский социолог дал такие определения: «Массовая политика возникает, когда большое количество людей занимается политической деятельностью вне процедур и правил, учрежденных обществом для того, чтобы управлять политическими действиями. Массовая политика в демократическом обществе, следовательно, является антидемократической, так как она противоречит конституционному порядку» [Kornhauser, 1959, p. 227]. По мнению Корнхаузера, наиболее удовлетворительной теорией уязвимости социальных систем к массовой политике является концепция массового общества, под которым понималось общество, где участие в политике носит массовый характер, но мало развит плюрализм (pluralism) или слабо гражданское общество 5 5 Теория массового общества интенсивно развивалась многими интеллектуалами. Но суждения о нем были противоречивы – от элитарной критики омассовления, «тирании масс» (И. Бентам, Ф. Ницше, О. Шпенглер, Н.А. Бердяев, X. Ортега-и-Гассет и др.) до, напротив, защиты массового общества от элитарной критики (К. Мангейм, Х. Арендт и др.) и попыток дать ему позитивную оценку, подчеркивая интеграцию людей в систему институтов массового общества, преодоление социальных антагонизмов и создание более социально однородного общества (Д. Белл, Э. Шилз и пр.) В конечном счете было признано, что это понятие мало что дает для понимания общественных процессов, и от него практически отказались. Ч. Тилли пишет, например, что «анализ в традиции массового общества, от которой теперь в значительной степени отказались, рассматривает тоталитаризм и демократию как следствие разных степеней и форм интеграции между обычными людьми и обществом в целом» [Tilly, 2001, p. 23]. . Итоговый вывод автора прост: современная демократия уменьшает легитимность элит, но она также поощряет множество конкурирующих элит, которое является ограничением их действий.

Судьба понятия «массовая политика» была во многом сходной негативистское понимание преобладало и продолжает преобладать [Государство и «народные» массы в России, 2009]. Хотя акценты начинают смещаться [Коткин, 2001].

«Считается, – пишет американский исследователь Д. Слейтер, – что европейские государства были построены прежде всего благодаря централизованному налогообложению и воинскому призыву, а также войнам. Но именно активное вовлечение простых людей в большую политику в Европе сделало возможным высокое налогообложение богатых, а также формирование национальной системы управления и распределения» [Слейтер, 2006]. И продолжает: «Требования европейских народных масс после Первой мировой войны были выражены в основном реформистским языком демократического социализма. Политическим языком азиатских народных масс стали радикальные коммунистические призывы. Сильные государства в Европе и Азии, независимо от того, были они демократическими или авторитарными, возникали, чтобы противодействовать массовым политическим движениям. Если массовая политика отсутствовала, политические и деловые элиты были склонны использовать власть для обслуживания собственных интересов и пренебрегать работой по формированию эффективного государства и распространения госуслуг на низший уровень» [Слейтер, 2006]. Очевидно, что для американского исследователя массовая политика, в частности массовые политические движения, несут угрозу себе и государству. Но одновременно она же, массовая политика, побуждает государство к изменению [см. также: Slater, 2010].