Коллектив авторов - Социологический ежегодник 2013-2014

90. Wallerstein I. Unthinking social sciences: The limits of nineteenth-century paradigms. – Cambridge: Polity, 1995. – VIII, 286 p.

91. Waters M. Globalization. – L.: Routledge, 2002. – XIX, 247 p.

В 1920-х годах выдающийся русский ученый-геохимик, академик В.И. Вернадский разработал концепцию биосферы, а также утверждал, что человечество стало мощной геологической силой [Вернадский, 1980]. Концепция биосферы рассматривается мной как ключевая «парадигма» для изучения климатических изменений и их воздействия на все, что живет на нашей планете.

Сегодня мировая система в целом, включая Россию, представляет собой весьма неустойчивое и конфликтное образование в преддверии мирового экономического кризиса. Число и масштаб социальных конфликтов и малых войн возрастает. Мир снова входит в состояние «холодной войны», которая отличается от прошлой тем, что противостояние двух «великих держав» сменилось противостоянием множества могущественных «кластеров», состоящих из государств, многократно превосходящих Россию по численности населения. Большинством стейкхолдеров мир рассматривается, прежде всего, как источник дефицитных ресурсов, а не как пространство, пригодное для жизни человека и других живых существ. В моем понимании современный мир представляет собой «общество всеобщего риска» [Яницкий, 1996; Yanitsky 2000], на пространстве которого, включая землю и космос, больше не осталось абсолютно безопасных мест, – есть только места более или менее безопасные, число и конфигурация которых постоянно изменяются.

Надежда на «мир во всем мире» испарилась практически сразу же после окончания Второй мировой войны. Атомное оружие расползлось по всему миру. Созданы новые виды оружия массового уничтожения. Миротворчество как этический принцип сменилось на «силовое принуждение к миру», т.е. на множество военных контингентов, сдерживающих противоборствующие стороны, а при «необходимости», как это было в Ливии, – просто вмешательство стран НАТО во внутренний конфликт суверенной страны.

Быстрая индустриализация во многих развивающихся странах, рост народонаселения планеты и его жизненных запросов, переход большинства производств с угля на нефтегазовое топливо, освоение новых нефтяных месторождений в морях и океанах, которые уже не раз оказывались источниками региональных экологических катастроф, наконец, стремление к тотальной автомобилизации всего мира без должной утилизации отходов «общества потребления» – все это способно резко снизить устойчивость биосферы. Сначала в отдельных локусах, потом в регионах и континентах и, в конце концов, – в глобальном масштабе.

В таком предкризисном и напряженном состоянии мир-система естественно реагирует только на сиюминутные экономико-политические вызовы, не заботясь об общей динамике глобальной среды обитания, т.е. биосферы. Актуально только то, что происходит «здесь и сейчас» или ожидается в ближайшем будущем. Отказ США, России и Китая от продления Киотского протокола – лучшее свидетельство такого типа политического мышления. Но это не единственная причина отсутствия внимания со стороны политиков и ученых к проблеме изменения климата.

Во-первых, военные расходы растут практически во всех странах мира. А это означает секвестирование бюджета на науку, увеличение частоты испытаний новых видов аэрокосмического и другого оружия (подводных лодок, военных кораблей, ракет, спутников слежения и наблюдения и т.д.). Все это потом превращается в атмосферный или земной мусор, причем весьма небезопасный, как, например, утилизация подводных лодок, работавших на ядерном топливе.

Во-вторых, забота о снижении выбросов в атмосферу и вообще связь производственной деятельности человека и его растущего потребления оценивались как политическая спекуляция, как стремление западных держав отвлечь Россию от насущных проблем современности, навязав ей к тому же дополнительные расходы. Отсутствие или формальное присутствие высших должностных чинов на конференции в Рио-де-Жанейро (1992) и на всех последующих саммитах по климату служит тому подтверждением. Это, прежде всего, относилось к Китаю, быстрая экономика которого не могла бы развиваться такими темпами, если бы климатические изменения учитывались. Если Россия преодолеет экономический кризис и станет развиваться подобными темпами, то перед ней встанет та же проблема. К тому же концепция «консервативной модернизации», молчаливо одобренная высшим российским руководством, в лучшем случае приведет к некоторой экономии энергоресурсов. Массовая автомобилизация страны (как результат общества потребления) все равно будет давать 70–80% загрязнения атмосферы, воды и почвы.

В-третьих, социальных стимулов к появлению интереса к изменению климата в российском обществе нет. Богатые озабочены только наращиванием своего богатства любыми, в том числе криминальными, способами. Браконьерство приобрело промышленные масштабы, и никакая охрана с ним справиться не может вследствие своей малочисленности и технической отсталости средств борьбы. Полиция уже вся пересела на импортные быстроходные машины, а лесники, дай бог, имеют старенький уазик, да еще с лимитом на бензин. А бедные вынуждены заботиться только о выживании, в частности за счет ресурсов природы.

В-четвертых, для СМИ любая авария, экологическая или техногенная катастрофа – лишь желанный «информационный повод», который только в очередной раз напугает людей, но не даст пищи для размышления. Чтобы заниматься климатическими изменениями всерьез, надо очень много знать, систематически обсуждать эту тему в prime-time с ведущими учеными мирового уровня, а их на ТВ никто не зовет. Да к тому же еще надо уметь объяснить, заинтересовать климатической проблематикой трудящихся или «тугие кошельки». Но в отличие от iPad’ов и других современных IT-гаджетов, которыми легко оперирует 5-летний ребенок, в осознании угрозы всеобщего изменения климата и его последствий мы находимся на уровне традиционного общества («Что Всевышний ниспошлет нам за грехи наши, то и будет»). К тому же растущее количество экологических и техногенных катастроф во всем мире приучает массы людей к отношению к ним как к неизбежным потерям, которые должно компенсировать государство.

Наконец, в-пятых, наука о климатических изменениях стоит очень дорого и требует соответствующего технического оснащения. Средств на такие долгосрочные проекты у общества нет, тем более у социологов. Так что приходится пользоваться тем, что могут нам дать зарубежные ученые. И тут снова возникает вопрос: что представляют собой эти данные – итог научного исследования или же результат политического заказа?