Гельмут Шёк - Зависть: теория социального поведения

Примерно 10 лет назад Стенли Мильграм провел одни и те же эксперименты сначала в Гарварде, а потом в Норвегии и во Франции, чтобы выяснить, играет ли какое-нибудь значение с точки зрения склонности к конформизму различие национальных культур и характеров. Испытуемому, находившемуся в одном из шести отсеков, говорили, что в остальных пяти отсеках также есть люди. На самом деле эти отсеки были пусты, а эффект присутствия других людей симулировался с помощью магнитофонных записей. Испытуемому давали прослушать два звука через наушники и спрашивали, какой из них более долгий. До того, как дать ответ, он мог познакомиться с записью того, что якобы сказали остальные пять человек. Используя различные аудиоэффекты, экспериментатор мог окрашивать эти фальшивые мнения в разные оттенки. Уровень социального контроля мог быть увеличен за счет резких замечаний, возмущенного шепота и т. п.

Результаты этих экспериментов, как правило, демонстрировали поразительный конформизм, так же как и более ранние эксперименты С. Э. Эша (который просил испытуемых оценить длину линий): индивид предпочитал не верить собственным ушам и глазам, лишь бы не противоречить мнению группы. Однако Мильграму удалось повысить степень и частоту проявления независимости ответов во втором эксперименте, когда испытуемые считали, что их мнение будет использовано для разработки системы управления воздушным движением.

Для наших нынешних целей не так важно, что в ходе всех своих экспериментов Мильграм обнаружил более высокое влечение к конформизму в Норвегии по сравнению с Францией, несмотря на то, что его данные согласуются с другими наблюдениями о том, что нормы социального контроля в Норвегии носят более тотальный характер. Когда испытуемым не надо было говорить в микрофон, прямо высказывая свое мнение перед якобы существующей группой, и французские, и норвежские участники проявили бóльшую независимость, хотя французы – более высокую. Мильграм продолжает: «Очень странно то, что норвежцы так часто соглашались с группой, т. е. с неправильным мнением, даже когда у них была возможность тайного голосования. Одна из возможных интерпретаций состоит в том, что средний норвежец по тем или иным причинам полагает, что его частные действия в конце концов станут известны другим… Один испытуемый сказал, что боится того, что если он будет не соглашаться слишком часто, то экспериментатор соберет всю группу вместе и начнет обсуждать его поведение с членами группы».

Желание приспособиться еще в большей степени явствовало из слов другого норвежца, который ошибся вместе с группой в 12 из 15 примеров. «Жизнь сейчас такая, что в оппозиции быть нельзя. Когда я учился в школе, я был более независим, чем сейчас, когда я студент. Современный образ жизни таков, что нужно немножко больше соглашаться. Если вы будете против, вас начнут считать плохим» [120] S. Milgram, ‘Nationality and Conformity,’ Scientific American, Vol. 205, 1961. Цитируется по перепечатке в: Readings in General Sociology, ed. R. W. O’Brien and others, Boston, 1964, p. 54 ff. .

Когда ему напомнили, что тайное голосование позволяет ему не соглашаться, он заявил: «Хотя я сидел в кабинке один, я представлял себе, что нахожусь в публичной ситуации».

Трудно представить себе более убедительное экспериментальное доказательство теории Давида Рисмана и его концепта «личности, ориентированной на другого», чем поведение этих норвежцев.

То, что зависть связана со всеми этими экспериментами, становится понятно, как только мы задаем себе вопрос, почему человек не готов поверить своим чувствам и бросить вызов группе. Чего он боится? Что могли бы сделать ему другие студенты, с которыми он даже незнаком, если бы он поверил себе и стал бы им противоречить? Почему он боится быть собой?

Природу этих санкций или же тех невысказанных мыслей, которых испытуемый боится больше всего, проясняет эксперимент в Норвегии и во Франции, в ходе которого определенные замечания, введенные в сценарий, увеличивали стремление к конформизму до максимума. Одним из мягких вариантов санкций было хихиканье. Но предъявление испытуемому фразы: ‘ Skal du stikke deg ut? ’ – «Ты что, выпендриваешься?» – в максимальной степени подействовало на норвежцев: степень конформизма выросла до 75 %. Более того, они спокойно воспринимали эту критику.

Во Франции использовалась фраза ‘ Voulez-vous vous faire remarquer? ’ («Вы хотите выделиться?») Ее воздействие на испытуемых было не таким сильным. Но, в отличие от норвежцев, примерно половина французов реагировала на критику возмущенно (кстати, в контрольном эксперименте с участием 40 норвежских рабочих Мильграм выяснил, что они ведут себя примерно так же, как студенты).

Итак, то, чего в первую очередь боится человек, который вопреки своим ощущениям соглашается с группой, – это вербальное осуждение, упрек в том, что он хочет быть лучше, компетентнее, хитрее и наблюдательнее, чем группа. Иными словами, он боится проявления зависти по отношению к его специфическим способностям, к его индивидуальности и уверенности в себе.

Но здесь возникает другой вопрос. Старается ли обманутый испытуемый согласиться с суждением группы потому, что неправильное мнение смутит его и заставит стыдиться, или он знает, что его мнение верно, но боится показаться всезнайкой? Эффект использованных Мильграмом вербальных мер репрессии указывает на второй вариант. Там, где испытуемый отказался от своего мнения, услышав в свой адрес замечания типа «Ты что, слепой?» или «Проснись!», можно предположить наличие фактора стыда. Следовательно, провести окончательное различие между двумя мотивами вряд ли возможно, потому что группа – или другой человек – обычно стремится принудить индивидуалиста, чьего превосходства они втайне боятся, к подчинению осуждением его мнения, несмотря на то что они знают, что он прав.

Вероятно, для общей логики нашего повествования имеет значение сравнение, которое Мильграм проводит между значительным конформизмом, который проявили норвежцы в ходе эксперимента в области восприятия, и тем, что они спокойно соглашаются с крайне рестриктивными социальными мерами «в интересах общественного благополучия». Мильграм писал: «Я обнаружил в норвежском обществе высокую степень сплоченности. Норвежцев отличает глубокое чувство идентификации с группой, и они тонко улавливают нужды и интересы тех, кто находится с ними рядом. Их чувство социальной ответственности находит выражение в великолепных институтах, защищающих и опекающих норвежских граждан. Они добровольно соглашаются с высоким уровнем налогообложения, который требуется для поддержки программ социального обеспечения. Неудивительно было обнаружить, что такого типа социальная сплоченность идет рука об руку с высокой степенью конформизма».