Томас Кун - После «Структуры научных революций»

Последний аргумент применим к случаю с золотом, с которым каузальная теория, по-видимому, справилась. «Атомный номер» – это термин из лексикона атомно-молекулярной теории. Как «сила» и «масса», он должен быть усвоен вместе с другими терминами, включенными в эту теорию, а сама теория должна оказывать влияние на процесс освоения. Когда процесс окончен, можно заменить обозначение «золото» на «атомный номер 79». Но тогда можно будет заменить обозначение «водород» на «атомный номер 1», «кислород» – на «атомный номер 8» и так далее вплоть до ста.

Можно сделать и что-то более важное. Используя другие подобные теоретические свойства, такие как электрический заряд и масса, в принципе возможно предсказать внешние качества (плотность, цвет, пластичность, проводимость и т. д.), которыми образцы соответствующего вещества будут обладать при нормальной температуре. Эти свойства случайны не в большей мере, чем иметь-атомный-номер-79. То, что цвет – внешнее свойство, не делает его случайным. Более того, если сравнивать внешние и теоретические качества, то первые имеют двойное преимущество.

Если теория, устанавливающая соответствующие свойства, не могла бы предсказать эти внешние свойства или некоторые из них, не было бы смысла воспринимать ее всерьез. Будь золото голубым для нормального наблюдателя при нормальном освещении, его атомный номер был бы не 79.

К тому же внешние свойства необходимы в тех трудных случаях различения, которые, как правило, порождаются новыми теориями. Является ли дейтерий водородом, к примеру? Можно ли считать вирусы живыми [71]?

Особенностью «золота» остается то, что в отличие от «воды» только одно из фундаментальных свойств, признаваемых современной наукой, – иметь атомный номер 79, необходимо для установления образцов, к которым этот термин на протяжении всей истории продолжает относиться [72].

«Золото» – не единственный термин, который обладает или приближается к этой характеристике. Точно также ведут себя многие термины базового уровня, которые мы используем в обычной речи, включая обыденное употребление термина «вода». Но не все слова обыденного языка принадлежат к этому типу. Термины «планета» и «звезда» сейчас по-другому классифицируют мир небесных объектов, чем они делали это до Коперника, и различия точно не передаются фразами вроде «незначительная корректировка» или «концентрация на». Похожие изменения характеризовали историческое развитие практически всех обозначающих научных терминов, включая самые элементарные: «сила», «вид», «теплота», «элемент», «температура» и т. д.

В процессе исторического развития эти и другие научные термины иногда по нескольку раз испытывали изменения, подобные тем, которые претерпел термин «вода» в химии между 1750 и 1950 гг. Подобные трансформации словаря систематически разрывают, а затем переупорядочивают члены множества, которые обозначают термины словаря. Как правило, сами термины сохраняются при таких переходах, хотя иногда и с существенными дополнениями или изъятиями. То же самое происходит и с предметами, к которым относятся эти термины, почему эти термины и сохраняются.

Но изменения в составе множеств предметов, которые обозначаются этими сохранившимися терминами, часто огромны. Они затрагивают референты не только единичного термина, но и взаимосвязанного с ним множества терминов, между которым перераспределяется предшествующая совокупность. Предметы, которые до этого считались непохожими, после перехода попадают в одну группу, в то время как образцовые члены одной и той же группы впоследствии разделяются между систематически различными.

Именно такие лексические изменения выливаются в очевидные текстуальные аномалии, с которых начиналась эта глава. Когда историк сталкивается с ними в старых текстах, они упорно противятся устранению посредством любого перевода или перефразирования, которое использует словарь самого историка. Феномены, описываемые в этих аномальных отрывках, оказываются ни присутствующими, ни отсутствующими во всех возможных мирах, к которым этот словарь дает доступ, и, таким образом, историк не может понять, что пытался сказать автор текста.

Эти феномены принадлежат к другому множеству возможных миров, где можно встретить феномены, встречающиеся и в мире историка, но в которых происходят вещи, которые историк, пока не прошел переобучения, не может даже вообразить. В таких условиях единственным выходом оказывается переобучение: восстановление более старого словаря, его ассимиляция и исследование множества миров, к которым он дает доступ. Каузальная теория не перекидывает мост через границы, так как путешествия между мирами, которые она предусматривает, ограничены мирами в отдельном возможном с лексической точки зрения множестве. А при отсутствии моста, который пыталась построить каузальная теория, нет оснований рассуждать о постепенном устранении наукой всех миров, кроме одного реального мира. Такое рассуждение, хорошо иллюстрируемое обсуждением золота, но не воды, привело к варианту каузальной теории, который обычно описывали как постепенное приближение к истине или к реальному миру.

Таких описаний развития науки нельзя более придерживаться. Я знаю только одну стратегию, доступную для их защиты, и она кажется мне обреченной на провал хитростью, порожденной безрассудством. В случае с водой эта стратегия выглядит следующим образом: до 1750 г. химики были введены в заблуждение внешними свойствами и считали, что вода является естественным видом, но на самом деле она таковым не является. Того, что они называли «водой», не существовало, точно так же, как и флогистона: оба они были химерическими сущностями, а термины, использовавшиеся для их обозначения, не обозначали на самом деле ничего [73].

Но это не может быть верным. Такие мнимо не-обозначающие термины, как «вода», не могут ни быть изолированы, ни заменены более простыми терминами с очевидными референтами. Если «вода» ничего не обозначает, то ничего не обозначают и другие химические термины, такие как «элемент», «принцип», «земля», «соединение» и многие другие. Но отсутствие референции не ограничилось бы только химией. Такие термины, как «тепло», «движение», «вес» и «сила», точно так же оказались бы пустыми; утверждения, в которых они встречались, не говорили бы ни о чем. С этой точки зрения история науки оказалась бы историей развития пустоты, а из пустоты нельзя никуда двигаться. Необходимо другое объяснение достижений науки.

Прежде всего мне хотелось бы выразить благодарность профессорам Фрэнгсмиру (Frangsmyr) и Миллеру (Miller) за их замечания в адрес моей статьи. Кроме случайного недопонимания (например, мы используем фразу «возможный мир» по-разному), я полностью согласен с ними. Развитие науки имеет множество аспектов, которые не рассматриваются в моей статье. Их наблюдения дополняют мои, убедительно иллюстрируя другие вопросы, которые я мог бы рассмотреть. Только по одному пункту необходимо дать пояснение.