Лев Верчёнов - Политическая наука № 1 / 2012 г. Два десятилетия трансформации современной российской политики

Окончательная модификация бизнес-образования, да и образования в целом, была связана с распадом СССР (т.е. безусловным, как полагали, крушением нерыночной модели) и началом глобализации. В качестве основного лозунга в начале 90-х годов была провозглашена так называемая «ориентация на миссию» школы бизнеса, что становилось основой оценки ее деятельности для последующей аккредитации. «В апреле 1991 г. члены AACSB (Ассамблея. – Авт. ) приняли новые, значительно более гибкие стандарты и процедуры. Это вполне соответствовало быстрому распространению идеологии комплексного управления качеством (Total Quality Management, TQM), которая ставила во главу угла формулировку «миссии», т.е. «сверхзадачи» организации, а также вытекающих из нее конкретных целей и задач.

В преамбуле к «Руководству по самооценке», в частности, говорилось: «Школы, являющиеся членами AACSB, отражают разнообразный набор своих миссий. Это разнообразие является положительной характеристикой, которая должна быть усилена, а не недостатком, который должен быть минимизирован. Процесс аккредитации поощряет и поддерживает разнообразие в управленческом образовании» [Евенко, 1998].

Американцы, прибегавшие к государственному регулированию только в крайних ситуациях, да и то в основном в интересах крупного капитала, вновь сделали ставку на индивидуальную инициативу и лидерство. Поэтому американские бизнес-школы стали учить «новому» лидерству, т. е. успешности в условиях спекулятивной экономической модели. Тактические плюсы новой американской модели скрыто содержали стратегические просчеты. Так, господство «кейс-технологий» еще более усилило и без того антисистемный характер американского бизнес-образования. Но самым опасным новшеством стало окончательное превращение образования в бизнес, специфическую сферу услуг. Параллельно происходило освобождение буржуазной этики ХХ в. от национальных и социальных обязательств, которое на правительственном уровне привело к отказу государства финансировать образование и стремлению переложить бремя материальных расходов на учебные заведения, с одной стороны, и пользователей образовательными услугами – с другой.

Важнейшую роль в развитии бизнеса в образовании сыграли новые технологии, позволившие продавать свои услуги пользователям с помощью Интернета. США и по сей день лидирует в области так называемого дистанционного обучения. В России на протяжении нескольких лет шли дискуссии о статусе такого обучения. Несмотря на усилие группы лоббистов, за дистанционным обучением был закреплен статус технологий, а не самостоятельной формы со всеми вытекающими отсюда правовыми и социальными последствиями. Жесткие критики дистанционного обучения называют его торговлей образовательными документами, и в этом есть большая доля истины. Тем не менее именно финансовые интересы бизнесменов от образования привели к навязыванию традиционной образовательной модели бизнес-стандартов качества. Особенно ярко это проявилось в Европе, решившей повысить свою конкурентоспособность в образовательной сфере переходом на «новую» модель. Так, в частности, появилась и концепция непрерывного образования. Все это объясняет последующие изменения европейского образовательного пространства.

В сентябре 1997 г. в Палермо состоялся форум «Европейская программа перемен в высшем образовании в XXI в.», объявивший о переходе к новой модели. В 1999 г. подписанием соответствующей декларации в Европе был запущен знаменитый Болонский процесс. А уже в марте 2000 г. на Лиссабонском совещании было объявлено о превращении Европы в самую конкурентоспособную социальную организацию за счет построения «общества знаний». В целом европейское образование стало переходить на бизнес-рельсы, а бизнес-образование стало самым престижным брендом в этой сфере. «Новая» модель оказалась наиболее близка Великобритании, а также некоторым малым странам, в частности Дании, Норвегии, Кипру.

Великобритания фактически создала свою версию «американизированной» подготовки менеджеров в школах бизнеса, но с большим упором на образование без отрыва от производства и с использованием преимуществ модели, основанной на весьма солидном «общем» образовании (гуманитарном, естественнонаучном) и развитии навыков самостоятельной работы с литературой [Евенко, 1998]. Вслед за Соединенным Королевством многие страны Европы, такие как Испания, Италия, Нидерланды, Франция и ряд других, перешли к «смешанной» модели, сочетающей «традиционные» и «новые» сектора бизнес-образования, образовательные учреждения разных типов (университеты, школы бизнеса, институты повышения квалификации и т. д.), в различных формах обучающие людей бизнесу и менеджменту и действующие параллельно и довольно взаимосвязанно.

В максимальной степени от «новой» модели остались далеки Германия и ориентирующиеся на нее Австрия, Бельгия, Финляндия и некоторые другие страны. Японская образовательная система построена по традиционному типу при сохранении сильной национальной специфики. Российская модель бизнес-образования еще окончательно не сложилась. Формально она похожа на смешанные европейские системы, однако содержательно полна противоречий [Евенко, 1998].

Итак, современное бизнес-образование не столько помогает лучше ориентироваться в мире бизнеса, сколько является пропуском в этот мир. Его феномен нельзя понять вне рамок эволюции капитализма, тем более его финальной фазы – глобализации. Бизнес-образование обслуживает интересы современной глобальной элиты, становясь эффективным инструментом формирования сознания наемных работников-управленцев – от руководителей среднего звена до топ-менеджеров.

Интерес к «новой» (американской) модели бизнес-образования, возникший на фоне временных успехов спекулятивной экономики, укрепил определенную систему ценностей и ожиданий. Образцом лидера и этическим идеалом предстал типичный американский топ-менеджер, соединивший в себе черты представителей «праздного класса» и слоя предпринимателей.

Психологию «праздного класса» хорошо показал еще Т. Веблен. Если прежние предприниматели периода первичного накопления капитала вели скромный образ жизни, определяемый во многом протестантскими ценностями, то буржуазия периода монополистического капитализма сделала расточительство атрибутом своей жизни. Более того, демонстрация расточительства (имидж) становилась обязательным условием для получения кредита. Картину фантастического расточительства усугублял паразитизм крупной буржуазии. Она все больше утрачивала функцию непосредственного управления производством. Рос слой рантье, капитал-собственность отделялся от капитала-функции [Сорокин C.]. Это обстоятельство во многом породило спрос на профессиональных управленцев, создав парадигму бизнес-образования. Собственники, переложив бремя управления производством на менеджеров, вынужденно повысили их статус.