Владимир Высоцкий - Избранное

Глядишь, чего и звякнет!..—

И точно: ниже живота —

Смешно, да не до смеха —

Висели два литых креста

Пятнадцатого века.

Ох, как он сетовал:

Где закон? Нету, мол!

Я могу, мол, опоздать на рейс!..

Но Христа распятого

В половине пятого

Не пустили в Буэнос-Айрес.

Мы всё-таки мудреем год от года.

Распятья нам самим теперь нужны:

Они — богатство нашего народа,

Хотя и пережиток старины.

А раньше мы во все края —

И надо, и не надо —

Дарили лики, жития

В окладе, без оклада.

Из пыльных ящиков, косясь,

Безропотно, устало,

Искусство древнее от нас,

Бывало, и сплывало.

Доктор зуб высверлил,

Хоть слезу мистер лил,

Но таможник вынул из дупла,

Чуть поддев лопатою,

Мраморную статую —

Целенькую, только без весла.

Общупали заморского барыгу,

Который подозрительно притих,

И сразу же нашли в кармане фигу,

А в фиге вместо косточки — триптих!

— Зачем вам складень, пассажир?

Купили бы за трёшку

В «Берёзке» русский сувенир —

Гармонь или матрешку…

— Мир-дружба! Прекратить огонь! —

Попёр он как на кассу.

Козе — баян, попу — гармонь,

Икона — папуасу!

Тяжело с истыми Контрабандистами!

Этот, что статуи был лишён,

Малый с подковыркою —

Цыкнул зубом с дыркою,

Сплюнул и уехал в Вашингтон.

Как хорошо, что бдительнее стала

Таможня — ищет ценный капитал.

Чтоб золотинки с нимба не упало,

Чтобы гвоздок с распятья не пропал.

Таскают — кто иконостас,

Кто крестик, кто иконку.

Так веру в Господа от нас

Увозят потихоньку.

И на поездки в далеко —

Навек, бесповоротно,—

Угодники идут легко,

Пророки — неохотно!

Реки льют потные…

Весь я тут — вот он я!

Слабый для таможни интерес.

Правда, возле щиколот

Синий крестик выколот,—

Я скажу, что это — Красный Крест.

Один мулла триптих запрятал в книги.

Да, контрабанда — это ремесло!

Я пальцы сжал в кармане в виде фиги —

На всякий случай — чтобы пронесло.

У нас арабы егозят —

Пьют водочку с шафраном,—

Но по Корану пить нельзя

Несчастным мусульманам.

Они, должно быть, неспроста —

Задумайтесь об этом —

Увозят нашего Христа

На встречу с Магометом.

Я пока здесь еще.

Здесь моё детище,

Всё моё — и дело и родня.

Лики, как товарищи,

Смотрят понимающе

С почерневших досок на меня.

Сейчас, как в вытрезвителе ханыгу,

Разденут — стыд и срам! — при всех святых,

Найдут в мозгу туман, в кармане — фигу,

Крест на ноге — и кликнут понятых!

Я крест сцарапывал, кляня

Судьбу, себя — всё вкупе,—

Но тут вступился за меня

Ответственный по группе.

Сказал он тихо, делово

(Такого не обшаришь) —

Мол, вы не трогайте его,

Мол, кроме водки — ничего,

Проверенный товарищ!

[1976]

Дорогая передача!

Во субботу, чуть не плача,

Вся Канатчикова дача

К телевизору рвалась.

Вместо, чтоб поесть, помыться,

Уколоться и забыться,

Вся безумная больница

У экрана собралась.

Говорил, ломая руки,

Краснобай и баламут

Про бессилие науки

Перед тайною Бермуд.

Все мозги разбил на части,

Все извилины заплел,

И канатчиковы власти

Колют нам второй укол.

Уважаемый редактор!

Может, лучше про реактор?

Про любимый лунный трактор?..

Ведь нельзя же! Хоть кричи!

То тарелками пугают,—

Дескать, подлые, летают,—

То зазря людей кромсают

Филиппинские врачи.

Мы кой в чем поднаторели —

Мы тарелки бьем весь год.

Мы на них собаку съели,

Если повар нам не врет.

А медикаментов груды —

В унитаз, кто не дурак.

Это жизнь! И вдруг — Бермуды.

Вот те раз! Нельзя же так!

Мы не сделали скандала —

Нам вождя недоставало.

Настоящих буйных мало —

Вот и нету вожаков.

Но на происки и бредни

Сети есть у нас и бредни,

Не испортят нам обедни

Злые происки врагов!

Это их худые черти

Бермутят воду во пруду.

Это всё придумал Черчилль

В восемнадцатом году!

Мы про взрывы, про пожары

Сочиняли ноту ТАСС,

Но примчались санитары,

Зафиксировали нао.

Тех, кто был особо боек,

Прикрутили к спинкам коек.

Бился в пене параноик,

Как ведьмак на шабаше:

«Развяжите полотенцы,

Иноверы, изуверцы!

Нам бермуторно на сердце

И бермутно на душе».

Сорок душ посменно воют,

Раскалились добела,—

Во как сильно беспокоят

Треугольные дела!

Все почти с ума свихнулись,

Даже — кто безумен был,

И тогда главврач Маргулис

Телевизор запретил.

Вон он, змей, в окне маячит,

За спиною штепсель прячет,

Подал знак кому-то — значит,

Фельдшер вырвет провода.

Нам осталось уколоться

И упасть на дно колодца,

И пропасть на дне колодца,

Как в Бермудах — навсегда.

Ну, а завтра спросят дети,

Навещая нас с утра:

«Папы, что сказали эти

Кандидаты в доктора?»

Мы откроем нашим чадам

Правду, им не все равно:

Удивительное — рядом,

Но оно запрещено.

Вон дантист-надомник Рудик.

У него приемник «Грюндиг»,—

Он его ночами крутит,

Ловит, контра, ФРГ.

Он там был купцом по шмуткам —

И подвинулся рассудком,—

К нам попал в волненьи жутком,

С растревоженным желудком,

С номерочком на ноге.

Взволновал нас Рудик крайне —

Сообщением потряс,

Будто наш научный лайнер

В треугольнике погряз,

Сгинул, топливо истратив,

Весь распался на куски.

Двух безумных наших братьев

Подобрали рыбаки.

Те, кто выжил в катаклизме,

Пребывают в пессимизме.

Их вчера в стеклянной призме

К нам в больницу привезли,

И один из них, механик,

Рассказал, сбежав от нянек,

Что Бермудский многогранник —

Незакрытый пуп Земли.

«Что там было? Как ты спасся?»—

Каждый лез и приставал,

Но механик только трясся

И чинарики стрелял.

Он то плакал, то смеялся,

То щетинился, как ёж.

Он над нами издевался.

Сумасшедший — что возьмешь!

Взвился бывший алкоголик,

Матерщинник и крамольник:

«Надо выпить треугольник!

На троих его — даёшь!»

Разошёлся — так и сыпет:

«Треугольник будет выпит!—

Будь он параллелепипед,

Будь он круг, едрёна вошь!»

Больно бьют по нашим душам

«Голоса» за тыщи миль.

Зря «Америку» не глушим,

Зря не давим «Израиль»!

Всей своей враждебной сутью

Подрывают и вредят —

Кормят-поят нас бермутью

Про таинственный квадрат.

Лектора из передачи!

Те, кто так или иначе

Говорят про неудачи

И нервируют народ,—