«Адам Смит» - Биржа — Игра на деньги

Вы, конечно, заметите, что красной нитью через всю эту книгу проходят меткие наблюдения Джона Мэйнарда Кейнса. Кейнс-экономист к этому отношения не имеет, меня интересовали Кейнс-эссеист и Кейнс-биржевик Кейнс-экономист — это историческая данность, как Дарвин, Фрейд, Адам Смит или Керкэлди в Шотландии, где последний родился. Я упомянул об этом потому, что Кейнс-экономист до сих пор вызывает у многих читателей весьма эмоциональную реакцию. Пару раз процитировав Кейнса в моих очерках, я стал получать письма от джентльменов, чей лексикон был созвучен изданиям правого толка. Эти джентльмены намекали, что если я имею хоть какое-то отношение к Кейнсу, то сам я марионетка в руках англичан и международных банкиров, и что я, скорее всего, радуюсь обессиливанию доллара, а значит, и расшатыванию моральных устоев американского народа. В колледже я как-то писал длиннющую работу о Кейнсе, которую недавно нашел, наводя порядок в своих шкафах. Поразительно, насколько глуп может быть человек в колледже, потому что, ломая себе голову над кейнсовским скоростью обращения доходов, я прозевал весь кайф.

Он был экономистом со стилем, блистающим остроумием, что само по себе уже большая редкость. Но еще важнее то, что он был человеком, глубоко чувствовавшим жизнь и умевшим жить. Кейнс был выдающимся биржевым оператором, сделавшим состояние не только для себя, но и для своего колледжа в Кембридже, а делал он это в течение получаса по утрам, не вставая с постели. Я думаю, что именно инвестиции на фондовом рынке позволили Кейнсу сделать многие выводы для тех разделов его «Общей теории», которые относятся к долгосрочным вероятностям. Это были небрежно брошенные реплики, вторичные по отношению к главным моментам теории, но они были и остаются самыми точными замечаниями о предмете. Хотелось бы, чтобы их было больше. Не было и нет более проницательного, — если речь о бирже — человека, чем Кейнс. И я уверен, что он не смог бы обрести это чутье без непосредственного участия в операциях на финансовых рынках. Университетские экономисты этого чутья лишены.

Нас, — по меньшей мере, тех из нас, кто не рос в роскоши, — учили тому, что деньги это очень серьезное дело, что управление капиталом суть религиозное действо и что любой, заправляющий деньгами, должен вести себя как очень предусмотрительный человек. Это часть протестантской этики и духа Капитализма, которые, я полагаю, и сделали Америку тем, что она есть. Копейка рубль бережет, не потратишь, — не пожалеешь, «сэкономь 10 процентов на летней распродаже» и так далее. А потом я наткнулся на вот какую фразу в разделе «Долгосрочные вероятности» кейнсовской «Общей теории занятости, инвестиций и денег»:

«Игра в профессиональные инвестиции невыносимо скучна и чрезмерно требовательна для каждого, кто начисто лишен инстинкта игрока. Тот же, кто наделен этим инстинктом, вынужден платить соответствующую цену за свое пристрастие».

Игра? Игра?! Почему Мастер сказал «Игра»? Ведь он мог сказать «бизнес», или «профессия», или «занятие», или что угодно еще. Что такое игра? Это «спорт, досуг, шалость или развлечение»; «искусство комбинации, приложенное к достижению цели»; «соревнование, проводимое в соответствии с определенными правилами для отдыха, развлечения или выигрыша определенной ставки». Какое из этих определений звучит как «иметь долю в американской промышленности»? Или «участвовать в долгосрочном росте американской экономики»? Ни одно из них. Но применительно к бирже все они звучат очень похоже.

Продвинемся еще на один шаг. Доктор Джон фон Нейманн и доктор Оскар Моргенстерн в свое время создали «теорию игр и экономического поведения». Эта теория оказала огромное влияние на жизнь страны в целом. Она влияла на принятие оборонных решений и разработку рыночной стратегии гигантскими корпорациями. Что такое теория игр? Упрощенно можно сказать, что это попытка количественно определять и разрабатывать действия участников игры, непрерывно взвешивая имеющиеся у них варианты выбора. Выражаясь более строго, теория игр — это ветвь математики, занимающаяся анализом конфликтных задач, которые она решает, формализуя общие стратегические особенности в теоретические модели. (Уже по самой конструкции последней фразы вы могли догадаться, что я это переписываю из книги, так что останавливаться на ней мы не будем.) Делая упор на стратегические аспекты, то есть на аспекты, контролируемые самими участниками, эта теория выходит за рамки классической теории вероятностей, в которой рассмотрение игр ограничено случайными событиями. Фон Нейманн и Моргенстерн работали с системами, включавшими в себя конфликтующие интересы, недостаточную информацию и причудливые сочетания свободных рациональных решений и случая. Они начали с парных игр с «нулевым суммарным исходом», где один игрок выигрывает, а другой проигрывает. На другом конце у нас оказывается нечто вроде фондовой биржи — бесконечная игра для n-игроков. (N — это одна из букв, которой пользуются экономисты, когда они чего-то не знают.) Фондовая биржа, вероятно, пока еще слишком сложна даже для Теоретиков Игры, но я думаю, что в один прекрасный день и она станет серьезным объектом уравнений и квантификации.

Я говорю обо всем этом лишь потому, что убежден: биржа это одновременно игра — и Игра, то есть, она одновременно спорт, досуг, баловство, развлечение — и субъект непрерывного взвешивания имеющихся вариантов выбора. Будь она только игрой, что мешало бы нам избавиться от тяжелого и даже опасного груза эмоций, сопряженных для каждого с инвестициями капитала? Ведь в просто игре ставка выигрыша однозначно определена, а все остальное становится неважным и ненужным. Кстати, что здесь такого удивительного? «Восемьдесят процентов инвесторов вкладывают деньги вовсе не с целью делать деньги», — говорит один из ведущих знатоков на Уолл-стрит. Инвесторы вкладывают деньги не для того, чтобы заработать? Похоже на явное противоречие. Для чего же они это делают? Этот вопрос может быть предметом отдельной дискуссии, и к нему мы обратимся несколько позднее.

Пока же давайте вернемся к кейнсовской фразе, проливающей свет на проблему, — фразе о том, что игра в профессиональные инвестиции невыносимо скучна и чрезмерно требовательна ко всем, за исключением тех, кто наделен инстинктом игрока, при том, что последние вынуждены платить за это «соответствующую цену». Здесь действительно сказано все. В США двадцать четыре миллиона прямых инвесторов, то есть людей, активно покупающих акции. (Я говорю «прямых», поскольку косвенным образом, через страховые компании и пенсионные фонды, мы имеем около ста миллионов инвесторов, то есть речь идет практически обо всех, исключая детей и нищих.) Не каждый из этих двадцати четырех миллионов по-настоящему активен, но цифры участников растут день ото дня, делая фондовую биржу гигантским всенародным времяпровождением. Активные инвесторы не заинтересованы в облигациях (за исключением конвертируемых) и привилегированных акциях (за исключением опять-таки конвертируемых). Дело не в том, что на этих инструментах нельзя заработать, нет, но дело в том, что в них недостаточно романтики для того, чтобы они стали частью игры. Они просто скучны. Трудно прийти в эмоциональное возбуждение, читая таблицу облигаций, где ваш указательный палец медленно ползет по колонке, пока не добирается до нужного вам соотношения надежности и процентной ставки дохода.