«Адам Смит» - Биржа — Игра на деньги

Эта битва умов за то, чтобы лучше другого предвидеть общепринятый базис оценки на несколько месяцев вперед, вместо того, чтобы просчитывать перспективы дохода актива на долгие годы. При этом не обязательно наличие простаков из публики, которые отправляются на съедение голодным профессионалам. Эту игру профессионалы вполне могут вести друг с другом. Кроме того, совершенно не обязательно цепляться за веру в то, что общепринятый базис оценки имеет долгосрочную валидность. Происходящая игра — это игра в «снап», в «старую деву», в «музыкальные стулья». Это развлечение, в котором победитель должен сказать «снап» не слишком рано, не слишком поздно. Это развлечение, где победитель должен успеть сплавить «старую деву» соседу, прежде чем игра закончится. Это развлечение, где победитель должен успеть схватить стул для себя, когда музыка умолкла. В эти игры можно играть живо и с удовольствием, хотя все игроки знают, что «старая дева» так и ходит из рук в руки за карточным столом, а когда музыка умолкнет, кому-то из игроков окажется не на чем сидеть».

Так оно и есть на самом деле — и никто до сих пор не сказал об этом лучше.

Ничто в обозримом будущем не изменит этой тенденции к непостоянству активов. Если все менеджеры фондов вдруг станут закупать акции авиалиний, если (как оно случилось недавно) у фондов окажется на руках 40 процентов акций «Нортерн Эйрлайнз» и если ряд фондов вдруг захочет в одно и то же время избавиться от этих акций, то найти покупателей оказывается не так-то просто, и «Нортерн Эйрлайнз» может оказаться на очень опасном вираже.

Существуют, однако, и некоторые корректирующие факторы. Ну, во-первых, при нынешних темпах потребления валидола и транквилизаторов их может и не хватить на всех финансовых менеджеров с пальцами, дрожащими на курках. Еще более вероятно то, что некоторые менеджеры фондов начнут принимать в расчет факт существования других менеджеров и соответственно растягивать периоды удержания ценных бумаг до более управляемых пределов. Орлы-законодатели могут даже придумать какие-то правила, — хотя, если обратиться к истории, можно заметить, что такие правила прилагаются к ситуации в том ее виде, в каком она была, когда авторы правил начинали над ними работать, а не к ситуации, которая сложилась на данный момент.

Вам стоит здесь отметить одну мою собственную предвзятость. Выше вы уже могли видеть, что все прочее, за исключением «результативности», всегда, выражаясь словами Мастера, «невыносимо скучно и чрезмерно требовательно». В конце концов игра состоит в том, чтобы делать деньги, а не в том, чтобы на них сидеть.

Я знаком с достаточным количеством финансовых менеджеров, и они опровергают старый стереотип Уолл-стрит. Большинству младших клерков «Вассара», как и многим прочим смертным, финансовый менеджер виделся как крайне неинтересный тип. Он всегда был в жилетке, он был скучен, претенциозен и надут. «Результативные» менеджеры — это душа компании, так же, как дипломаты, иностранные корреспонденты и прочие группы, где пересекаются различные области знаний. Они обязаны быть начеку, они постоянно улавливают перемены в окружающей обстановке, они в поиске новых идей, потому что буквально все, что происходит, может оказать влияние на их деньги. Им приходится быть в постоянной охоте за информацией, а хороший ловец информации обычно очень интересный собеседник за столом.

Так вот, как я уже сказал выше в списке моих предвзятостей, я верю в концентрацию, я верю в оборачиваемость, я верю в то, что в долгосрочной, перспективе мы все покойники, а еще я считаю, что менеджеры фонде® —это поразительно интересные компанейские люди. Уж в последнем можете не сомневаться.

Конечно, «результативные» фонды все еще представляют собой невеликий процент всех инвестированных денег. Но влияние этой тенденции гораздо сильнее, чем те деньги, которые к ней относятся. Жилеток по-прежнему предостаточно, как предостаточно и банкиров, с недоверием относящихся ко всем вывихам и капризам моды. Вся ситуация действительно может зайти далеко, и здесь осторожные могут оказаться правы. Пока же «результативность» представляется логичной реакцией на всемирную инфляцию. Инфляция эта, в свою очередь, отражает чаяния общества, опережающие способность этого общества платить за свои чаяния, или, во всяком случае, идущие вразрез с дисциплиной, требующей платить за эти чаяния традиционным образом.

В условиях, когда все деньги сосредоточены в относительно ограниченном количестве рук, кто-то просто обязан был захотеть свести эти руки на неформальной основе — в приятной, снимающей напряжение атмосфере. Человека, играющего роль мадам де Сталь в институциональном инвестиционном бизнесе, зовут Толстяк Скарсдейл, и он действительно существует. Он существует, он устраивает ленчи, и на них приходят все. Ленч на Уолл-стрит — это часть работы, и то, что так неформально начиналось у Скарсдейла, вылилось в то, что гости стали собираться задолго до начала и с деловыми блокнотами в руках.

В любой отдельно взятый день гости у Скарсдейла представляют собой по меньшей мере пару миллиардов долларов, которыми они распоряжаются. Естественно, что если вы заправляете такими деньгами, вам всегда и всюду будут рады. Вы можете обедать в любом заведении на Уэлл-стрит, бесплатно, в отдельном банкетном зале, где стены украшены резьбой из разорившегося банка в Лондоне, а серебро помечено инициалами владельцев — братьев Леманов, Истмэна Диллона, Лоэба Роудса или даже компаний, чьи флаги развеваются над самой Стрит. В этом банкетном зале официанты ходят на цыпочках, посуда никогда не гремит, а сигары в коробке — это докастровские «Апманз» в металлических цилиндрах. Здесь, в клубах ароматного приличествующего мужчинам гаванского дыма, вы слышите, как голоса негромко беседуют об империи, — $100 миллионов туда, $200 миллионов сюда, — и все в мире прекрасно, а если где-то и возникнет проблема, так мы пошлем авианосцы, и эти оборванцы получат свою положенную трепку.

Так почему же со всеми своими деньгами эти типы собираются у Толстяка Скарсдейла? Французского повара здесь нет, столового серебра, украшенного монограммами, тоже нет, нет деревянных панелей и роскошных ковров, нет бесшумных, выряженных в ливреи официантов. Стулья на обычной металлической раме, столы из пластика, на столах банки с маринованными яйцами и бумажные салфетки — и если это и есть частный банкетный зал Нью-Йоркской фондовой биржи, то Уолл-стрит уже не та, что раньше. Если эта мода привьется, то Роберт Леман, созерцая пустые кресла в своем банкетном зале, будет подозревать своего повара в том, что тот кладет в соус слишком много муки, а Джон Лоэб будет сидеть в своем зале, гадая, не напутали ли гости чего-нибудь с датой, потому что вряд ли все они враз обеднели.