«Адам Смит» - Биржа — Игра на деньги

Если же то, что вы делаете, все-таки не работает, то игра может и не закончиться вничью, несмотря на то, что брокеры продолжают слать вам рекомендации, ученые мужи утверждают, что дела идут лучше, чем когда бы то ни было, а люди, работающие с клиентурой, сладкоречивы и убедительны.

Конечно, легко сказать: «Если игры нет, то играть не надо», но Тяга К Игре для тех, кто играть привык, — очень сильная штука. Как-то, когда на бирже дела застопорились, я попробовал поиграть в другую игру. Об этой игре я могу лишь сказать, что она позволила мне в нужный момент держаться подальше от Главной Игры. Эта история, цель которой предостеречь читателя, уводит нас несколько в сторону, но поскольку она содержит в себе интриги международной политики, похоть, жадность, разбой, власть, доблесть, расизм, колдовство и массовую психологию, я включил ее в книгу.

В то время индекс Доу-Джонса двигался к 1000, а на Уолл-стрит все ребята с такой энергией названивали своим клиентам, рекомендуя покупать, покупать и покупать, что их указательные пальцы были сбиты в кровь телефонными наборными дисками. Я сидел в обшарпанном офисе Великого Уинфилда того самого, на которого работали Пацаны. Мы оба смотрели на ползущую ленту тикера, лениво, словно два шерифа из Алабамы, вяло шлепающие веслами в жаркий весенний день в поисках снулого сома.

— Неправильно все идет, — сказал Великий Уинфилд, положив одну ногу, обутую в ковбойский сапог, поверх другой своей ковбойской ноги.

Много лет назад, когда я еще был искренним и открытым молодым человеком, я видел Великого Уинфилда в костюмах от Пола Стюарта и Триплера — тогда он старался быть на Уолл-стрит своим парнем. Потом он заработал приличные деньги, купил себе ранчо и подумал, что если Истеблишмент его не любит (а так оно и было), то с какой стати он должен любить Истеблишмент? Он плюнул на приличную одежду и стал являться в свой офис в вельветовых штанах и ковбойских сапогах — ни дать ни взять типичный ранчер. Кофе булькает в ржавом железном чайнике и все такое прочее — в общем, как я уже говорил, классический ковбой с рекламы «Мальборо».

Великого Уинфилда реальные факты заботят мало. Факты только вносят сумятицу. Он просто наблюдает за лентой тикера, и, если видит, что что-то движется, то на какое-то время впрыгивает в игру, а когда это что-то останавливается, он спрыгивает назад, как будто с автобуса. Худо-бедно, а свой миллион долларов в год он на этом делает.

Мастера чтения ленты тикера, как и Великий Уинфилд, выработали в себе чутье насчет того, как эти биржевые символы будут «себя вести»: собирается ли «Полароид» подпрыгнуть, хочет ли «КЛМ» прилечь и немного вздремнуть. Лента рассказывает историю, говорят они, поэтому они жадно вдыхают атмосферу вокруг, а потом идут в направлении, подсказанном им этим обостренным профессиональным чутьем.

— Нет, господа, рыбка не клюет. Пора по домам, — сказал Великий Уинфилд. Теперь, в ретроспективе, это замечание представляется поразительно точным. В тот момент цены были на рекордном уровне, а значит, множество людей покупало и покупало, и вдруг Великий Уинфилд собирает манатки, потому что лента тикера сказала ему, что игра ни к черту не годится.

— Нам надо вообще на годик исчезнуть, а потом вернуться свеженькими, в тот самый момент, когда все уже будут обессилены скачкой вниз. Вернуться и поприсутствовать при оживлении рынка, — сказал Великий Уинфилд. — Но в течение года здесь делать нечего, поэтому я подыскал для нас кое-что, что за шесть месяцев удесятерит наши деньги.

Я был весь внимание. Тысяча долларов в январе, которая становится десятью тысячами к июлю, привлечет мое внимание в любых обстоятельствах.

— Какао, — сказал Великий Уинфилд. — Какао больше нет. И мир вот-вот это осознает.

О какао я не знал практически ничего, кроме того, что оно продается в красных банках в магазинах «Гристед». Насколько я мог судить, этих красных банок на полках было навалом.

Но Великий Уинфилд уже разогревался вовсю, а голос его приобретал гипнотическую убедительность. Это происходит всегда, когда он делает какое-то открытие, — здесь есть кое-что и от самогипноза. В таком состоянии он демонстрирует безграничный энтузиазм по отношению к новой идее.

— Сынок, — сказал Великий Уинфилд, — когда в мире кончается что-то, что этому миру надобно, то цена такого товара идет вверх. Биржа какао не регулируется. Подъем цены на три цента удваивает твои деньги. Все еще ох как закрутится. И нам на этом празднике надо быть.

Существующая цена на какао зависит от того, сколько какао на рынке. Сбор основного урожая происходит с октября по март. Поэтому каждый год в феврале-марте, когда текущий урожай уже ссыпан в мешки, затевается спекуляция на урожай будущего года. И здесь начинается политическая международная интрига нашей истории.

— Мои источники в Гане сообщают, что дела начинают идти из рук вон, — сказал Великий Уинфилд таким тоном, каким М. отправлял агента 007 на новое задание. «Мои источники в Гане». Обычно такой источник — казначей исследуемой компании, но при таком раскладе мой собеседник вдруг предстал международной фигурой с очень длинными руками.

— Спаситель Нации, господин Кваме Нкрума, построил себе несколько дворцов, а заодно социалистическое государство. Теперь социалистическое государство печатает бланки. Бюрократы, как предполагается, должны выезжать на места, пересчитывать урожай какао и заполнять эти бланки, чтобы ганский совет по торговле знал, что ему делать. Но при Спасителе Нации бюрократы никуда не поедут и никакого какао считать не будут, потому что если они дадут не те цифры, пятилетний план пойдет наперекосяк, и их всех расстреляют. Поэтому они предпочитают выяснить, какие нужны цифры, а уже потом заполняют положенные бланки. Соответственно никто не знает, сколько там этого какао. А мои источники сообщают, что никакого какао в стране нет вообще.

Устоять было невозможно: международная интрига, возможность поиздеваться над социализмом и шанс заработать на приливной волне истории.

— Расскажи, в чем тут игра, — сказал я.

— Ты покупаешь контракт на Нью-Йоркской бирже какао, — сказал Великий Уинфилд. — Продавец обещает доставить тебе в, скажем, сентябре тридцать тысяч фунтов какао по нынешней цене, двадцать три цента. Маржа десять процентов, биржа не регулируется. Один контракт — одна тысяча долларов. Какао растет в цене на три цента — ты удваиваешь свои деньги. Какао идет вверх на шесть центов — твои деньги утраиваются.

— Какао идет вниз на три цента, и я теряю все мои деньги, — сказал я.

— Каким образом какао может пойти вниз? — сказал Великий Уинфилд — Какао дойдет до сорока центов. Минимум. Шестикратная прибыль на вложенные деньги. Если повезет, какао доберется и до пятидесяти центов, с прибылью в девять раз больше вложения. В 1954 году какао взлетало до семидесяти центов.