Леонид Фролов - Сватовство

— К лешему все! Не могу больше. К черту!

Но утром забылось все. Алевтина явилась на работу веселая и, поманив Нюрку пальцем, увела за кормушки:

— Илюша Центнер замуж зовет.

Посмеялись вместе.

…Будильник зазвенел неожиданно, будто и не было ночи. Разбуженный, загорланил петух. Курицы покудахтали на нашесте и захлопали крыльями, поднимая на повети ветер. Щели на крыше уже просвечивали.

Нюрка натянула на себя холодное, повлажневшее за ночь платье. И долго не могла разобраться: то ли приснились ей ратники, то ли не спала до утра, вспоминала.

Нюрка любила во дворе чистоту. Если у стойла выскоблено — шерсть на корове лоснится, будто дорогой воротник. Во время дойки прижмешься щекой к ворсистому боку коровы и слушаешь, как она дышит. И тепло и удобно. Молоко туго звенит о подойник…

— Коровы-то у тебя прихоженные, — похвалила Нюрку подруга. — Дай хоть одну подою.

Бабы сразу заметили горожанку.

— Алевтина, эй! — крикнула Мария Попова. Ее не было видно, сидела под пестрой коровой. — Не забыла еще, где соски-то искать?

— Да не забыла, — засмеялась в ответ Алевтина. Она огладила вымя, и звонкие струи заговорили пенисто и упруго.

— Иди в доярки-то снова! — перекричала Мария звон молока.

— Да я уж, видно, свое отдоила.

— Ну? Загордилась али от нашей работы отвыкла? — Мария, зажав в руке неспокойный коровий хвост, отвела его в сторону. Она сегодня работала за дочку. Как уехала Алевтина с Илюшей в город, так и пришлось заведующей ставить на освободившуюся группу коров свою Нинку. Может, за это сердилась Попова на Алевтину.

— Мы ведь с осени перейдем на двухсменку, электричеством станем доить. Белые рученьки не устанут, — продолжала она язвить.

— Да хватит тебе, — заступилась за Алевтину Нюрка и ужаснулась: «Чего уж так-то она? Как отбившуюся от стада корову…»

— А чего хватит? — возразила Мария, но Пеструха у нее в это время нагорбилась, и по настилу гулко зашлепало. — Зараза, снова блины печет. — Доярка отодвинулась вместе со скамеечкой от хвоста.

Нюрка из-за коровы не видела лица Алевтины. Она видела только зажатый в ногах подойник да растерянные руки под выменем. Пальцы неуверенно отжимали соски, и белая струйка все время рвалась. «Да уж не ревет ли?» — испугалась Нюрка и позвала тихо:

— Аля!

Алевтина не отозвалась, но струйка забилась туже.

В дверном проеме появился Коля Задумкин. Нюрке казалось, что он смотрел на нее. «Ты чего рано пришел?» — хотела крикнуть она, но проглотила крик и зарделась: Коля шел по двору и смотрел на нее. Нюрка отвернулась и не услышала, когда он остановился.

— Нюр, а у тебя сегодня помощница, — сказал Коля и поздоровался. Алевтина встала с подойником и, сияя, подала Коле руку. Нюрка почему-то вспомнила сразу, как она держалась ему за шею, когда он переносил ее через ратники.

— С приездом вас, — сказал Коля.

И Нюрка заторопилась:

— Аль, помоги флягу вынести.

Коля вежливо отстранил ее, взвалил на плечо флягу и пошел к выходу. Алевтина прищурилась:

— Ой, Нюрка, а ты ведь ревнивая, — и, заметив смущение подруги, затараторила: — Ну, не буду, не буду, ладно.

Она села на скамеечку, потупившись, сидела так, пока коров не стали выпускать со двора.

Нюрка не слышала, когда Петиха пробралась на поветь. В повлажневшей темноте густо пахло росой. Корова чесалась внизу о ясли. Они вздрагивали и скрипели. И Нюрка подумала, что забыла, наверно, вечером завести будильник. Бабы, пожалуй, уж затопили печи и подоили коров.

Нюрка хотела вставать, но вставать сейчас было неловко. Алевтина с Петихой разговаривали на приступке.

— Ты от матери не скрывай, — уговаривала Петиха. — Матерь худого не посоветует.

— Мама, да хватит тебе, — умоляла Алька. — В чужих-то людях дай спокойно поспать.

— Матерь худого не посоветует, — настаивала Петиха. — Денька два поживи у нее — и ладно.

— Мне и здесь хорошо.

— Ты людей постыдись. Чего люди-то скажут? За весь отпуск к свекровке не заглянула. Через два дома свекровка-то — не переломятся ноги.

— Хоть через три — не пойду…

— Срам-то, срам-то какой.

— А я свой срам вместо хлеба съела.

Петиха закуксилась, всхлипывая, она поднялась с приступка и, натыкаясь руками на стены, зашаркала к выходу.

— С матерью-то толком не поговорит, ничего не расскажет… Не чужая ведь я тебе…

Петиха спустилась по лестнице, глухо прикрыла дверь. Ее шаги прошуршали вокруг избы и удалились в гору. По росе было долго слышно, как она шла и всхлипывала.

Алевтина таилась в тихом углу. И Нюрке казалось, что подруга, как и на ферме, сидит на приступке не шевелясь. Не настыла бы…

Ночь-то какая мокрая! Одеяло наволгло. Волосы стали тяжелыми. А щели в крыше все еще не просвечивали.

Под Алевтиной пропел протяжно приступок. Зашуршало сено в ногах. Она осторожно легла на кровать.

Нюрка закрыла глаза. И едва удержала вздох. Чего теперь делать-то? Хоть бы успокоилась Алевтина. Да и бабы на ферме… И чего уж девку травить? И так места нигде не находит…

Нюрка вчера сказала об этом Марии Поповой.

— Не люблю вертихвосток, — отрезала та. — Она что думала, в городе-то для нее меду припасено — только на кусок успевай намазывать? Нет, миленькая, и там через мозоли хлеб-то дается. Везде ведь работать надо…

Мария хотела поставить подойник вверх дном на скамью, чтоб обсох, да разнервничалась, столкнула его с доски. Ведро, загремев, покатилось под ноги. Попова не стала его поднимать.

— Приехала на каблучках перед нами крутиться, удивить захотела. Даже имя свое успела забыть…

— Какое имя? — схитрила Нюрка, будто и знать ничего не знала.

— А вон от Илюши письма идут Елсуковой Алле.

Разве утаишь чего в деревне? Почтальонша в первый же день растрезвонила по селу: «Ой, бабы, думаю, что за Алла у нас появилась, а это Алька, оказывается».

Нюрка спрашивала у Алевтины о письмах, правда ли.

— Ну, конечно, правда. Я там Алла для всех. И Илюша привык: все Алла да Алла… Алевтина уж больно имя-то деревенское… А дома все равно знают, что меня Алевтиной зовут. Хоть Ириной сказывайся, хоть Розалией, язык ведь не переломят, — Алевтина для них, и все.

Но обиды в голосе не было. «Смеется, поди», — подумала Нюрка. Ей казалось, что смехом и вызывающими замашками подруга предохраняет себя от излишних вопросов, отвечать на которые ей до слез тяжело.

…Нюрка лежала и думала, что городская-то жизнь не каждому, видно, в пользу. Рвутся, рвутся все в города, а душа-то болит по дому. Одни возвращаются, а другие едут. Конечно, съездить неплохо бы… Посмотреть на людей, пройтись в нарядном платье у всех на виду. Вон и дочка Марии Поповой собирается в Вологду. Отправляют ее за счет колхоза учиться на зоотехника. Предлагали и Нюрке, согласилась уж было, да сходила с Колей Задумкиным в райцентре в кино и передумала. Уж на год-полтора поехала бы… А тут целых пять лет. Вдруг не поглянется в городе?