Зильке Шойерман - Богатые девушки

Здесь холодно, говорит она и трогает его за плечо, в этом жесте не было, пожалуй, ничего коварного, и он отвечает, сейчас я прибавлю отопление, и выбирается из-под одеяла. Возвращаясь, он приносит ей стакан воды, как ты внимателен, говорит Натали, поворачиваясь в кровати, при этом с нее соскальзывает одеяло, и она стыдливо подтягивает его к подбородку, сама не понимая, разыгрывает ли она стыдливость или действительно ее чувствует. Как бы то ни было, он смеется. Натали потягивается, ей хочется спать, и она думает, не ждет ли он, что она сейчас уйдет. Ей, конечно, ничего не стоит уйти, но она так устала, так устала, ведь после ужина в индийском ресторане они пошли пешком в городской театр, а потом еще прошлись по набережной. Они гуляли по городу битых два часа только затем, чтобы закончить разговор, который тянулся и тянулся без конца. Они поговорили о своих кулинарных предпочтениях и о любимых фильмах. Что касается путешествий, то здесь Натали едва ли могла что-то рассказать, но Штефан был любитель, и чем сильнее углублялся он в свои рассказы, тем медленнее становились его шаги. На Железном мосту он, наконец, остановился. Бали, сказал он, и его профиль вытянулся, Бали впечатляет. Натали перегнулась через перила, перегнулась весьма рискованно, ей тоже хотелось обладать таким рядом приятных упорядоченных воспоминаний, но сейчас она не могла даже разглядеть в воде свою тень. Давно стемнело, река была черной, а в тех местах, куда падал свет, казалась серебристой. Слушай, сказал Штефан, когда она, взявшись ладонями за перила, принялась раскачиваться. Я слушаю, ответила она, незаметно улыбаясь. Шумел ветер, мост вибрировал, а деревья, ожидавшие их на противоположном берегу, склонялись к ним, безымянные деревья. Какое чудесное место, сказала она.

На его вопросы о том, чем она занимается, Натали отвечала сдержанно, ее жизнь и работа ассистентом фотографа пусты и бессодержательны, при этом ей-то ясно, что это не совсем правда. Я проявляю жизни других людей, пытается объяснить она, смотришь на них и думаешь, что они не могут все сказать о человеке, но вдруг понимаешь, что они и так уже достаточно тебе сказали. Она вспомнила одного клиента, худого молодого человека с дружелюбной улыбкой, который приходил две недели назад, в четверг, наверное, потому, что по четвергам в ателье скидки. Он порылся в рюкзаке, куда запропастился пакет с пленками, бормотал он, а Натали, улыбаясь, приготовила круглые пластиковые бачки, выписала квитанцию, а потом, позже рассматривала готовые фотографии. Выяснилось, что на всех трех пленках снимки одной-единственной женщины, очевидно подруги молодого человека, на фотографиях она была изображена на морском пляже во время купания. Что-то мешало ей спокойно смотреть снимки, сначала она подумала, что помеха — сходство женщины с ее сестрой, такая же натурально веселая ненатуральная блондинка, но дело было не в этом, а в том, что фотографий было много, ужасно много, словно молодой человек усиленно что-то искал на обнаженном теле купающейся женщины. Она принялась размышлять, и ей пришло в голову, что она просто завидует. Что таилось в этой женщине такого, что друг снова и снова снимал его с очень близкого расстояния, с непристойно близкого.

Они со Штефаном перешли мост, оставив за спиной спокойную реку, и направились в старый город, шпили высоких домов были ярко освещены, как будто они что-то искали в небе; Натали показалось, что позади них крикнула какая-то птица, одинокий приглушенный крик, но полной уверенности не было.

— Ты замечталась? — спросил Штефан. Он ждал ответа, но она молчала, и он заговорил снова. Говоря, он выглядел удовлетворенным, удовлетворенным собой и сегодняшним вечером. Помимо разговоров о своей работе Натали ненавидела разговоры о происхождении, семье и деревне, да-да, малышка, ты просто этого не замечаешь, и он принялся рассказывать о своем детстве на вилле где-то в Висбадене. Мы, Цимеры, говорит он иронично, так как «мы Цимеры» были старинным семейством фабрикантов, а словом были Штефан Цимер хотел подчеркнуть, что он не желает наследовать фирму, он влюблен в биохимию, хочу остаться в университете, говорит он, но отец, естественно, разочарован, Натали кивает, да, о таких случаях слышишь часто. Она тоже часто бывала раньше в Висбадене, ревностно подхватывает она, для нее это тема, я работала там, говорит она, между Земельным музеем и Промышленной и Торговой палатой, знаешь, где это? Большое серое здание, там редакция ежедневной газеты, там я проходила практику в отделе фотографий. Фотография меня всегда интересовала, эти застывшие, увековеченные моменты, причем не только хорошие снимки, но и совсем неудачные, я вижу это по снимкам клиентов ателье, они порой бывают очень содержательными. И наша память работает точно так же — во всяком случае, у меня, в моих воспоминаниях запечатлеваются образы людей и ситуаций, то, что люди говорят, я забываю тотчас, но никогда не забываю цвет неба или стиль стульев в кафе. Штефан смеется, Натали по-настоящему заговорила впервые за весь вечер. А что вспоминаешь ты, когда думаешь о каком-то прошлом событии, спрашивает она: фразы, диалоги? Ты правда помнишь, кто, когда, где и что говорил? Я все забываю, остается мешанина, я путаю все на свете, это просто горе какое-то, с людьми и фразами, и иногда мне самой бывает неприятно и больно, нет, я помню образы, только образы. Штефан кивает и сжимает ее ладонь, словно говоря, что он все понял. Так они шли сквозь ночь, а потом, само собой понятно, надо было довести вечер до логического конца, что они и сделали после такой расточительной траты слов.

Давай выпьем еще по стаканчику, не надо нести, пойдем на кухню. Но сначала она хочет в ванную. Она голая проходит в ванную, выложенную льдисто-голубым кафелем; агрессивные, бесконечно повторяющие друг друга квадраты. Аквариум. Это ей не нравится. Натали садится на край ванны, надо принять душ, но она до смерти устала, надо немного посидеть, ей хочется спать или уйти домой, голова и глаза нестерпимо болят, она оглядывает себя в отраженном свете люминесцентных ламп; кожа приобрела синеватый оттенок, как у какого-то фантастического зверя. Почему-то он не выбрал красный кафель, клубнично-красный, алый, кроваво-красный, вообще что-то живое, это было бы куда красивее. Натали включает тепловатую воду, вспоминает другие ванные, вспоминает другого парня, такого же привлекательного, как Штефан, Матиаса, Матта. Они не мылись вместе в душе, нет, такое было только один раз, когда она пошла в душ с Йохеном, он был такой же красивый, да, к тому же еще дружелюбный и очень умный. Собственно, жалеть ей было не о чем, вот только продолжительность ее любовных романов, до того как она их портила, отличалась краткостью, впрочем, она и не рассчитывала на большее. Натали сначала облилась горячей, потом холодной водой. Ей стало холодно, при этом она думала об одном парне, потом еще об одном; раньше она задерживалась надолго, позволяла себе подробно осмотреться, но сегодня надо уходить. Надо уходить, как только руки и слова перестают быть неуверенными и нащупывающими, становясь требовательными, как только партнер начинает вести себя так, словно давно тебя знает; только из-за того, что эти жесты и рисунок ласк, из-за того, что те или иные слова были, по видимости, хорошо восприняты, ими начинают пользоваться снова и снова, строят из них накатанную дорожку жестов и слов и едут по ней, не обращая внимания на все остальные, прячущиеся на краю красоты, едут упрямо, тупо и ограниченно. После Матта с Райнером, неразговорчивым парнем из Северной Германии, дорожка была другая, но она все равно была. После него был Анджело — этот вообще заставил ее забыть чуть ли не все правила. Истории Анджело были самыми лучшими, слушая рассказы Анджело, она представляла себе светлые южные образы. Очень часто истории, которые он рассказывал, были историями о родственниках. Натали не помнит точно его слов, но всегда отчетливо представляла себе бабушку Анджело, продававшую видовые открытки, а в задней комнате — отца, старательно изучавшего французский и английский, чтобы сделать карьеру. Анджело не захотел стать внештатным консулом, хотя, как никем, восхищался своим отцом; он немного занимался дилерством, имел очень много денег и к тому же объехал полмира, все остальное время он сидел на диване и жирел от выпивки, Натали понимала проблему. У Анджело было очень много женщин, и, если бы Натали не оставила его первая, если бы она не ушла первой, Анджело пресытился бы ею, высосал бы ее до дна, и она не могла на него за это обижаться, она и сама была такой же. Ее залило волной неудержимой паники, она чувствовала панику языком, у нее был какой-то металлический привкус; вода, ей нужна вода, она направляет струю себе в рот, глотает, с силой проталкивая воду в глотку. Воды много, она не помещается во рту и течет вниз по подбородку. Штефан кричит: