Еремей Парнов - Драконы грома

Но впечатление такое, будто видишь всю страну. Синие горы, террасы рисовых полей, глинобитные хижины и белые храмы в манговых рощах. Словно длится и длится завороженное время сигирийских красавиц. Пусть от дворца уцелели лишь эти останки кирпичной кладки, но разве не так же наливается зерно на рисовых чеках? И разве повсюду — вдоль дорог и по берегам прудов — не качаются на ветру все те же грациозно изогнутые пальмы? Тысячи лет утоляли они голод и жажду, давали свет и лекарство от болезней, нехитрую крестьянскую утварь, повозку и лодку. Из пальмового дерева строились дома, и крыли их пальмовым листом. Хмельным араком прогоняли грусть и раскалывали перед храмом орехи, испрашивая у богов доброго пути. Кокосовым молоком обмывали новорожденного и опускали затем в висячую колыбельку из пальмового волокна. Когда же наступал час расставания, метили место сожжения сухим соцветием все той же безотказной пальмы, отгонявшей зло даже в потустороннем мире.

Не удивительно, что в хозяйстве Шри Ланки кокосы и по сей день занимают ведущее место. Угодья, отведенные под пальму, превышают общую площадь каучуковых и чайных плантаций, также составляющих основные статьи местной экономики. Значительный доход поступает и от традиционного импорта драгоценных камней. Особенно славятся цейлонские сапфиры: индиговые, голубые, зеленые, розовые и, особо редкие, желтые. В знаменитом храме Далада Малигава в Канди мне показывали бесценное изображение Будды, выточенное из цельного кристалла золотистой воды. Высоко котируются на мировом рынке и гладкие сапфировые кабошоны, свет в которых преломляется в виде звезды. По-прежнему вывозятся в разные страны мира ланкийские фрукты, пряности и лекарственные растения. И все же древняя страна решительно и необратимо взяла курс на современность.

Преодолевая однобокий характер экономики, навязанный колонизаторами, ланкийцы всеми силами стремятся развить промышленное производство, отвечающее местным особенностям и нуждам. В этом им оказывает постоянную и бескорыстную помощь Советский Союз.

Мне запомнились слова, которые сказал молодой шофер Атхулатмудал, отец которого работает на сталелитейном заводе в Орувеле:

— Это первый металлургический завод на нашей земле. Раньше мы должны были ввозить даже жесть, чтобы сделать банки для своего замечательного чая. Вы понимаете, что это для нас значит? Я уж не говорю о том, что тысячи людей получили работу рядом с домом. Никто и никогда не оказывал нам столь нужной помощи: заводы, больницы, домостроительный комбинат — это, пожалуй, необходимо в первую очередь. В моей судьбе сталелитейный сыграл определяющую роль. Как только отец получил должность, у меня появилась возможность продолжить образование. Оно у нас бесплатное. На будущий год я пойду в кандийский университет.

Столь же глубоко осознанная благодарность звучала и в отзывах людей, прямо или косвенно причастных к построенному при содействии СССР шинному заводу в Келани.

Махинда Халангода, исполняющий обязанности мастера на небольшой фабрике по переработке каучука, дал предельно лаконичный и, на мой взгляд, исчерпывающий отзыв:

— Завод в Келани не только обеспечил внутренние потребности в протекторах, но и вывел нас в число экспортеров натурального каучука. Не сырья, что характерно для других развивающихся стран, а именно готовой продукции.

К этому действительно трудно что-либо добавить. И не случайно все, кому приходилось бывать на Шри Ланке, отмечали высокое классовое самосознание и широкое экономическое мышление, присущее рабочему классу и прогрессивной ланкийской интеллигенции. С каждым годом все заметнее приметы нового в стране, где сверкают под солнцем навершия ступ, построенных двадцать два века назад. Но и вечное, присущее только этой красной земле, остается на прекраснейшем острове, который так полюбил Антон Павлович Чехов.

Мне посчастливилось побывать на Шри Ланке дважды. В очерке «Дождевое дерево», написанном для «Правды», я рассказал о древних бассейнах и прочих циклопических гидросооружениях, в течение многих веков исправно несущих свою службу, подобно воспетому поэтом водопроводу, «сработанному еще рабами Рима». Изучая контуры старинной оросительной системы, дававшей жизнь райским фонтанам Тиссы, я поражался не только мастерству и знанию древних инженеров, но и чувству прекрасного, одухотворявшего их сердца.

Пока в придорожной часовне наш шофер раскалывал перед изображением белого коня — покровителя транспорта — кокосы, я спустился к озеру набрать гиацинтов. Девушка в желтом сари уже вышла из воды и беспричинно улыбалась окружающему великолепию.

Мне показалось, что я знал ее раньше. Сразу вспомнились стихи на «зеркальной» стене:

«Счастлив тот, кто видит эти розовые пальцы…»

«Ее глаза подобны голубой кувшинке, кто же она, эта очаровательная дева…»

Это о ней писали древние поэты.

Это для нее светило солнце сегодняшнего дня.

Однажды на лондонском аукционе редкостей какой-то богач приобрел за весьма солидную сумму желто-фиолетовую раковину удивительной красоты. Этот в общем незначительный эпизод удостоился внимания прессы лишь потому, что счастливый обладатель поспешил тут же на месте расколотить покупку о мраморный пол и хладнокровно растер подошвой осколки. Ларчик открывался просто: в коллекции толстосума, оказывается, уже хранилась точно такая же роскошная раковина, прозванная «Принцессой Мальдив». Публичный акт вандализма сделал ее единственной в мире, взвинтив стоимость по крайней мере в десять раз. Я вспомнил об этой случайно прочитанной истории, когда стюардесса шриланкийской авиакомпании объявила о посадке на крохотном островке где-то посредине Мальдивского архипелага.

Удивительное началось сразу, потому что внизу расстилалась индиговая гладь океана, а зеленоватые пятна, окаймленные белой оторочкой то ли песка, то ли пены, никак нельзя было принять за вожделенную твердь. Дюралевое крыло уже бросало четко очерченную тень на безмятежную прозелень лагуны, а земли все не было. Она возникла пугающе внезапно, с первым ударом колес о посадочную полосу. Еще длился бег, но впереди вновь загорелась переходящая в синь бирюза, и сама собой мелькнула мысль, что суши просто не хватит для остановки. И слева и справа вызывающе сверкала лагуна. Можно было различить даже лица рыбаков на ближайшем сампане и дыры в алом парусе. Еще не сойдя с трапа, я проникся твердым убеждением, что Хулуле — самый необычный аэропорт в мире. Строгая геометрия бетонированной полосы лишь подчеркивала пустынность этого типично необитаемого островка высотой в один метр над уровнем моря. Ни деревьев, ни столбов, ни автобусов, ни такси. Едва последний пассажир получил необходимый штемпель в паспорте, остров-аэропорт погрузился в полдневную дрему. С отлетом лайнера обратно в Коломбо он и впрямь становился необитаемым, так как до следующего рейса персонал рассредоточивался по близлежащим коралловым грядам. Один за другим отходили от причала моторные и парусные суда.