Софи-Од Пикон - Сара Бернар

В июне 1879 года театр «Комеди Франсез», воспользовавшись предстоящими ремонтными работами в его стенах, организует турне в Лондон. Сара угрожает отказаться от поездки, если не станет полностью сосьетеркой, это был самый высокий статус в иерархии театра. Перрен пытался противостоять шантажу и даже собирался разорвать контракт с ней, но англичане готовы были расторгнуть договор, если она не поедет на гастроли. Так что Сара своего добилась. Слава ее уже перешагнула Ла-Манш, половина билетов в Лондоне была продана только из-за ее имени. Репутация своенравной женщины предшествует ей, усиливая интерес и любопытство как прессы, так и зрителей. Сара сняла небольшой дом под номером 77 на Честер-сквер, в спокойном буржуазном квартале города.

Репертуар труппы нелегко было определить: тогда из-за викторианского пуританства пьесы Дюма-сына не допускались на английскую сцену. Понадобилось вмешательство принца Уэльского, страстного поклонника театра, очарованного к тому же звездой «Комеди Франсез», чтобы труппе разрешили показать «Иностранку». В первый вечер Сара играла второй акт «Федры», который втиснули между двумя комедиями Мольера — «Мизантроп» и «Смешные жеманницы». Сарсе отправился в путешествие, чтобы написать о реакции английской публики: «Невозможно вообразить восторг, который она вызывает. Это сродни безумию. Перед ее выходом весь зал охватывает дрожь; но вот она появляется, и восторженное радостное „Ах!“ вырывается у всех из груди; слушают с необычайным вниманием, наклонившись вперед, впившись глазами в бинокль; не желают пропустить ни единого звука; а в конце зал разражается бурными аплодисментами». Между тем перед выходом в «Федре» Сара, парализованная страхом, едва не упала в обморок, на сцену ее пришлось нести. «И вот, как и положено в минуты слишком сильного волнения, первую ноту она берет чересчур высоко; а взяв такую тональность — это ощущение хорошо известно артистам, — приходится следовать ей на протяжении всей мизансцены. Раз начав, голос должен подниматься все выше, по мере того как возрастают сила и патетика чувств, которые артистка должна была выражать; она вынуждена кричать, она торопит свою речь, она пропала», — писал Сарсе. Зато английская критика была совершенно покорена, о чем свидетельствует пламенная статья в «Морнинг пост»:

«Как только страсть победила в ней последнюю скромность и сдержанность, женщина метнулась вперед, а затем отпрянула, подобно пантере; казалось, она силилась вырвать из своей груди сердце, обуреваемое порочным желанием, душившим ее, пока, наконец, ужаснувшись тем чувствам, какие вызывали у Ипполита ее признания, и порываясь выхватить из ножен его меч, чтобы вонзить в собственную грудь, она не упала без сил, прощаясь с жизнью. Эта сцена, превосходная по красоте движений, нервной силе, напряжению и чистоте дикции, тем более замечательна, что требовалось в каком-то смысле сразу, одним махом, достичь предельного накала страсти при отсутствии первого акта, который и должен был довести исполнительницу до этой горячки».

На следующий день, несмотря на открывшееся на нервной почве кровохарканье, Сара играет мисс Кларксон в «Иностранке», лондонские зрители не заметили огромного провала в ее памяти, когда от начала сцены Сара сразу перешла к концу. Сама Сара из-за нездоровья даже не поняла, что практически полностью сократила сцену, к величайшему ужасу своей партнерши. И все-таки, несмотря на то что ей аплодировали, такой репертуар не совсем отвечал вкусам английской публики, отдававшей предпочтение Мольеру и Расину, а не Дюма-сыну. Оскар Уайльд, бросивший лилии к ногам Сары, когда она прибыла в Фолкстонский порт, написал в ее честь стихи, а восхищение принца Уэльского открыло ей двери в высшее общество.

Во время пребывания в Лондоне Сара живет так, как привыкла жить в Париже, по воле своих желаний и капризов, к величайшему удовольствию окружающей ее новой свиты почитателей. Англичане рвали друг у друга скульптуры и картины, которые она привезла с собой, чтобы выставить в галерее на Пикадилли. Импресарио, Эдвард Жарретт, организовал для нее выступления у частных лиц, которые готовы были платить большие деньги ради удовольствия дать послушать своим гостям несколько тирад в исполнении золотого голоса. С этими деньгами Сара отправилась в Ливерпуль к некоему господину Кроссу, собираясь купить львов. Ей хотелось бы львят и карликового слона, но в конце концов она остановила свой выбор на «белоснежном волкодаве с густой шерстью, горящими глазами и острыми, как пика, зубами», а также «молоденьком, очень забавном гепарде, который напоминал водосточную трубу средневекового замка». Увлечение Сары дикими зверями, с которыми, возможно, она себя отождествляла, породило у нее забавную фантазию: Рейнальдо Ган рассказывал, что она консультировалась с одним врачом, желая узнать, возможно ли вживить ей в крестец тигриный хвост. Ливерпульский торговец подарил актрисе несколько хамелеонов, и всех этих зверей она привезла в сад дома, где уже находились три пса, попугай Бизибузу и обезьянка по имени Дарвин. Выпущенный на свободу, гепард стал карабкаться на деревья, потом набросился на собак, взвывших от страха, а попугай и обезьяна тем временем испускали пронзительные крики. Добропорядочные соседи пришли в ужас, а Сара и ее гости хохотали до слез. На следующий день весть о страшном шабаше, устроенном актрисой, с помощью прессы разнеслась по всему Лондону, и актеры «Комеди» направили своего старейшину, господина Гота, попытаться образумить скандалистку. Однако Сара не выносила, если кто-то порицал ее манеру зарабатывать деньги или тратить их, и считала себя вправе распоряжаться своим свободным временем по собственному усмотрению. Поэтому, когда Гот от имени труппы попросил ее изменить свое поведение и не устраивать больше скандалов, она решает вдруг сказаться больной, вынудив «Комеди Франсез» отменить один из ее лондонских спектаклей.

Этот каприз свидетельствует о степени славы актрисы: узнав, что она не будет играть, зрители потребовали вернуть им деньги. Так что жители Лондона приходили бурно аплодировать не «Комеди Франсез», а именно Саре Бернар, хотя и не понимали языка, на котором она играла. В результате представителям «Французского Театра» пришлось отступить, чтобы спасти выручку, и Сара внезапно оправилась от своего недомогания. Однако такого рода шантаж очень не понравился французской публике; это нашло отражение и в парижских газетах, они ужесточают тон и осуждают поведение актрисы. Бурные взаимоотношения Сары с «Комеди Франсез», подхваченные прессой и обостренные любопытствующей публикой, сразу принимают размах национального события. Даже Сарсе, казалось бы один из самых преданных, решительно осуждает ее безответственное поведение: