Матвей Гейзер - Зиновий Гердт

По мнению Леонида Хаита, то, что у Гердта начались нелады в театре Образцова, на время совершенно выбило его из колеи. Тем не менее он нашел в себе силы и решительно покончил с этим делом. У Образцова он уже не имел возможности проявлять себя так, как ему хотелось, он уже перерос рамки этого вида искусства. Условность кукольного театра, его формы и границы давно уже сковывали Гердта, поскольку он был человеком большого артистизма, полета мысли и фантазии. Его больше привлекало кино, где он мог играть сам, а не прятаться за рампой.

Хаит поведал и о другой причине ссоры: «Леля (актриса театра Елена Сипавина. — М. Г.) была человеком малозаметным, играла роли второстепенные, хоть и пользовалась репутацией хорошего кукловода. Образцов был к ней равнодушен и как бы не замечал ее. Между Гердтом и Лелей существовали какие-то свои отношения. Особенно они проявлялись на гастролях. Все свободное время они проводили втроем: Зиновий, Леля и Володя (Владимир Кусов, художник театра кукол. — М. Г.), причем Володя всегда молчал, а Леля и Гердт вели оживленные беседы. Я, конечно, не знаю, что там у них было, но однажды за кулисами художник Кусов дал Гердту пощечину. Потом их отношения восстановились. Внезапно Леля умерла, если мне не изменяет память, от рака. После похорон в театре были устроены поминки. Подвыпив, Гердт с рюмкой в руках поднялся из-за стола.

— Сергей Владимирович! — обратился Гердт к Образцову. — Я обвиняю вас в смерти Лели. Это вы своим бездушием, своим безразличием ускорили ее смерть. Вы раздавали звания и награды, вы повышали зарплату всем коленопреклоненным, а тихую, талантливую Лелю не замечали. Не видели и не хотели видеть ее страданий, ее отчаянья перед вашей несправедливостью…

Услышав эту тираду Гердта, Образцов поднялся и ушел из театра. На следующий день Сергей Владимирович пошел к министру культуры РСФСР Мелентьеву: “Чаша моего терпения переполнена. Или он, или я. В одном театре с Гердтом я работать не могу”».

Вскоре Мелентьев пригласил к себе Гердта и уговорил его подать заявление об уходе. «Так закончилось многолетнее пребывание Гердта в театре кукол», — подвел итог Хаит. Это случилось в конце 1982 года.

Об уходе Гердта из театра Образцова рассказывали и по-другому. Но, так или иначе, увольнение человека из театра, в котором он прослужил почти 40 лет — случай нечастый, требующий объяснения причин.

Вот воспоминания по этому поводу актера театра Роберта Ляпидевского, сына известного героя-летчика: «Уже задолго до своего изгнания Гердт знал, чувствовал, что его ждет, чем все закончится для него… Он даже иронизировал по этому поводу и вслух иногда размышлял: кто будет руководить группой актеров (в театре существовала система групп), когда он уйдет… А когда большинство актеров вникли в суть противостояния Гердта и Образцова, в группе моментально началась анархия. Гердт был стержнем своей группы, очень строгим и требовательным при всей своей немногословности, и актеры остерегались делать ошибки при нем. Все как бы внутренне строились. Он был “культурой” группы во всех отношениях, и все боялись сфальшивить, никто не выкаблучивался, не выпячивался. Были люди, которые презирали Гердта и по углам шушукались, но при нем никто не открывал рта. Злопыхатели Гердта боялись, потому что он мог им ответить. Боялись его как по-настоящему талантливого человека. А врагов у Гердта было предостаточно…»

После ухода из театра Гердт в сердцах произнес: «Не говорите мне о куклах: я о них слышать не могу!» Между тем незадолго до этого он говорил: «Я этим занимался серьезно. Я за всю жизнь ни разу не опоздал на репетицию, не выпил перед спектаклем и готов был убить кого-нибудь, если от кого-нибудь пахнет спиртным, я просто ненавидел этого человека и всегда очень любил играть, скажем, “Необыкновенный концерт”».

Так ли это? Приведем еще отрывок из воспоминаний Ляпидевского: «Когда театр был на гастролях в Баку, стояла дикая жара, сушь несусветная, дули песчаные ветры… И вот однажды до спектакля актеров кто-то пригласил в гости. Там они пирнули как следует (все, в том числе и Зиновий Ефимович, были молодые), пили вкусное вино, произносили тосты… Но жара сделала свое дело. Гердта развезло так, что он буквально лыка не вязал. А спектакль — вот-вот. До начала что-то около сорока минут. Администрация в панике!..

Гердта раздели, посадили на стул во дворе и начали ведрами лить на него ледяную воду. Жаль, что никто не додумался сделать фотографии!.. Просто все были в такой растерянности, никто не ожидал, что Зяма может так напиться… Он пришел в себя и вот в этом страшном состоянии искусственного отрезвления от начала до конца сыграл спектакль — гениально!..

Что бы ни случилось — какая-то неприятность, какая-то неполадка, что-то не так с куклой, дурное настроение, простуда, температура, вино или грузинская чача — неважно что, — Гердт всегда играл свой спектакль на высшем уровне. Таких актеров — единицы».

Для всех, кто любил и знал театр кукол Образцова, стало очевидно, что с уходом Зиновия Ефимовича что-то в коллективе изменилось. Снова из воспоминаний Леонида Хаита: «За последние годы внутренние помещения театра кукол сильно изменились. Исчез зимний сад, на деревьях которого висели золотые клетки с певчими птицами. Куда-то исчезла антикварная мебель, купленная в Ленинграде еще в 1937 году в комиссионных магазинах, сделанная из красного дерева и карельской березы.

Упразднен живой уголок, и нет больше “рыбкиной мамы”».

По мнению Хаита, в театре ощущался какой-то «запах тления». «Показанный в день открытия фестиваля спектакль “Великий пересмешник”, посвященный столетию Образцова, окончательно свидетельствовал о смерти прежнего театра. Признаки умирания были заметны еще в последние годы моей в нем работы. Постепенно уходили в мир иной его основатели: умер Семен Соломонович Самодур, сопостановщик Образцова в “Необыкновенном концерте”, его верный помощник, умер Евгений Вениаминович Сперанский — лучший кукольник театра, драматург, нравственный пример для всех. Ушел из коллектива Зиновий Ефимович Гердт — самый популярный у зрителя актер театра. Сперанский проработал в театре со дня основания. Самодур — больше пятидесяти лет. Гердт отдал этому театру больше 35 лет жизни».

Еще Хаит рассказывал: «Я встретился с Зиновием Ефимовичем Гердтом в Израиле, я сказал ему, что часто вспоминаю знаменитый стол, который стоял в его доме. Стол этот поражал воображение даже в собранном состоянии — под ним просматривалось бесконечное количество ножек. Когда стол раздвигали, то ножки можно было посчитать: их было сорок. Стол так и назывался — сороконожка. За ним одновременно могло усесться сорок человек, не меньше. Дом Гердта был всегда очень гостеприимным, стол раздвигался постоянно, и если еще учесть, что хозяин был королем застолья, то понятно, что забыть проведенное за ним время невозможно.