Раиса Беньяш - Пелагея Стрепетова

Сейчас победу должно было одержать не искусство. Не сила влияния на умы современников. В нем Савина никогда не могла бы сравняться со Стрепетовой.

Сейчас побеждало умение властвовать. Расчет. Уверенность в своем положении. И, главное, — безотказная поддержка начальства.

Стрепетова делала промах за промахом. И сама приближала развязку.

Борьба шла яростная. Ее драматичный исход был предрешен. Уступить поле сражения, хотя бы на самый короткий срок, Савина не хотела. Для этого нужно было великодушие, которого у нее не нашлось. Она боролась наверняка и не зря считалась опасным врагом.

Но куда более опасен оказался человек, которого Стрепетова считала едва ли не лучшим другом. Его внимание и деятельная забота таили угрозу. Его участие было страшнее вражды. Его защита, а он защищал горячо и отважно, могла под конец обернуться бесчестием. За его интенсивную помощь не сразу, порой бессознательно, но всегда приходилось расплачиваться.

Пожалуй, ни за одно из своих заблуждений, несчастий, ошибок — ни за что в жизни Стрепетова не расплатилась так дорого и так непоправимо жестоко.

Эта дружба была неестественна, даже парадоксальна. Она перепутала многие из страниц биографии Стрепетовой. В каких-то ее современников эта странная дружба вселила сомнение, скепсис.

И для этого находились достаточно веские доводы. А биографы чаще всего обходили зияющее противоречие, не вдаваясь в оценки. И, конечно же, было бы проще всего отмахнуться от этих досадных страниц. Или даже изъять их для удобства концепции, как будто их вовсе и не было.

Но ни вычеркнуть эти страницы, ни изъять их нельзя без того, чтоб изъять одновременно и горькую правду. Выбросить эту дружбу из жизни Стрепетовой так же невозможно, как невозможно произвольно вычеркнуть историю печальной и очень трагичной войны двух актрис.

В этой нелепой войне у каждой были сторонники. У Савиной их было значительно больше, и они обладали неизмеримо большим могуществом. Самым влиятельным из сторонников Стрепетовой оказался Суворин.

Тот самый Суворин. Знаменитый хамелеон русской дореволюционной печати. Лукавый политик и опытный, насквозь прожженный делец. Азартный игрок и холодный, себе на уме, царедворец. Умнейший, расчетливый циник, ловкач, карьерист и страстный, влюбленный в театр поклонник искусства. Готовый помочь меценат, привлекавший своей широтой и участием к людям. И он же, умнейший и хитрый, как Макиавелли, умелый растлитель умов и человеческих душ.

При этом он был обаятелен, красноречив и в своих увлечениях искренен. Но искренность, увлечение, любая влюбленность для Суворина составляла часть его житейской программы.

Все, что он делал, хорошее или дурное, в конечном счете служило его карьере. Он выше всего ценил свое собственное влияние, свою популярность, свою власть над людьми. И им подчинял и поступки, и чувства, и страсти. И мог бы отринуть все это в тот миг, когда бы почувствовал, что его привязанность или страсть преграждает дорогу к намеченной цели.

Его темперамент и внешнее добродушие располагали к нему людей, которые были его противниками. Те, кто считал его другом, доверялись ему во всем.

Стрепетовой он был предан. Он хранил ей верность необычно для него долго. И в пору, когда она особенно нуждалась в защите. Не удивительно, что она обманулась.

Знакомство их состоялось давно. Слава Стрепетовой только еще восходила. Суворин посвятил ей серию пылких статей. Они бы скорее могли называться поэмами в прозе. Восторг относился не только к искусству актрисы, но и к его содержанию, к его прогрессивной сущности.

Впрочем, тогда Суворин и сам был в рядах прогрессистов. Он усердно старался прослыть либералом и на этом поприще, кажется, даже хватил чересчур. Он написал повесть, пафос которой сводился к осуждению предателя и доносчика. Герой повести был списан с живого доносчика, виновника ареста и высылки Чернышевского, Всеволода Костомарова. Имя героя Суворин не изменил, фамилию только слегка переделал, назвав Телемаровым. Повесть имела успех в кругах, настроенных прогрессивно.

Искусство Стрепетовой Суворина поразило. Оно совпадало с его платформой. Он прославлял его с жаром и чистосердечием. Тем более что заодно укреплялась его репутация радикала.

Но политическая погода в России становилась все более хмурой, и репутация делалась немного опасной. Испуг оказался надежным помощником здравого смысла. Суворин стремительно ринулся вправо. Поворот был настолько крут, что не все за ним уследили.

Для этого в общем понадобилось не так уж много усилий. Сентиментально умильный рассказик о бедном солдатике, погибшем под Плевной, и о добром монархе, оплакавшем эту печальную гибель, вполне заменил полицейские справки о политической благонадежности автора. Знак высочайшего одобрения в виде именной табакерки, усыпанной драгоценными камнями, окончательно перевесил соблазны былого либерализма.

От пылкого осуждения предательства до собственного ренегатства путь оказался недлинным. Издержки в общественном мнении вполне компенсировала монаршая милость.

Влияние «Нового времени» стало расти молниеносно. Издатель его богател и стремительно делал карьеру. И только великий сатирик прибавил к названию популярной и поощряемой суворинской газеты два едких и справедливых эпитета. Салтыков-Щедрин написал о некоей «ассенизационно-любострастной» столичной газете, имея в виду изворотливость и нечистоплотность издателя «Нового времени».

Но Стрепетова так и не поняла перемен, происшедших с вернейшим ее почитателем.

Его театральные вкусы как будто не изменились. Актрису «Новое время» хвалило по-прежнему. Ее спектаклям посвящались восторженные подвалы. Ни одна гастроль в Петербурге не прошла без активного поощрения суворинской газеты.

Мир могли сотрясать войны, землетрясения, извержения древних вулканов. Для рецензий о Стрепетовой, пространных и восхищенных, в «Новом времени» все равно находилось место. Газета трубила о том, что первая актриса России не может попасть на отечественную казенную сцену. Боборыкин, Аверкиев и больше всех сам Суворин без конца повторяли в газете о вопиющей несправедливости творческой судьбы Стрепетовой.

И были правы. Приводили неопровержимые факты. Взывали к прогрессивной общественности. От ее лица выступали. И сыграли какую-то роль в том, что упорство дирекции императорских театров было сломлено.

Могла ли Стрепетова не быть благодарна?

Суворин обволакивал ее постепенно.

Он часто приезжал к ней домой. Он знал обо всех ее бедах. Он был поверенным в ее отношениях с Писаревым. Он искал для нее квартиру получше. Приглашал к ней врачей и улаживал возникавшие недоразумения.