Денис Лешков - Партер и карцер. Воспоминания офицера и театрала

На 7-й неделе я, как всегда, с позволения сказать, «говел» в церкви Театрального училища. В этом мне помогал А. Медников, и мы довольно мило проводили время. Он абонировался у меня в ложе и понемножку вошел в круг нашей балетной жизни. На Пасхальной заутрене явилась только что приехавшая из-за границы А. Павлова. Я ухитрился похристосоваться с ней 9 раз на том основании, что 3×3=9.

Первые 3 дня Пасхи я не вылезал из парадного мундира и перецеловал почти весь кордебалет!.. Последние же дни Пасхальной недели почти целиком просидел у Л. Клечковской.

После Пасхи жизнь в Кронштадте потекла опять по обычной колее. Я был назначен преподавателем электротехники в специальных командах. Техника крепостной артиллерии при наличии электрических станций, телеграфов, телефонов и прожекторов требует большого числа специально подготовленных солдат, для чего существуют классы так называемых наблюдателей и машинистов. Я, еще будучи кадетом, занимался проведением звонков ламп и сделал даже сам кольцо Грамма и небольшую модель динамомашины Сименса и Гальске, прочел довольно много книг по электротехнике и потому взял теперь на себя преподавание солдатам начальных сведений по электротехнике, необходимых для умения обращаться с телефонами, телеграфами и пр.

Натурально, при начале курса я просил капитана Александрова (заведующего специальными классами) о выдаче мне какого-либо руководства к преподаванию. Каково же было мое удивление, когда мне дали курс электротехники, рекомендованный для Михайловской артиллерийской академии! (Это, если не ошибаюсь, был сложнейший курс электротехники профессора Триумфова!) Убедившись, что, руководствуясь подобной книгой и читая из нее выдержки, я ввел бы солдат в окончательное недоумение, ибо, с места в карьер, курс этот начинался выводом сложнейших формул, основанных на дифференциальном и интегральном исчислении, я после некоторого раздумия решил составить собственный конспект. Воображаю рожи этих крестьян, взятых прямо от сохи и одетых в солдатский мундир, когда я, подчиняясь руководству, данному начальством, стал бы излагать им теорию индукции токов с дифференциальным анализом! Подобное отношение к делу меня и удивило, и возмутило. Я составил прямо из своей головы конспект, имевший целью дать им возможность понять сложные функции электричества, и стал по нему учить.

В течение почти 3-х месяцев я занимался аккуратно каждый день по 2 часа и достиг прямо блестящих результатов. Мои 30 человек нижних чинов уяснили, что такое есть ток и какова его сила, в чем она в природе появляется и т. д. Но однажды на мой урок явился комендант [54] Лешков, увлекшись пояснениями, «забыл» завершить предложение. в сопровождении заведующего классами и, приказавши мне продолжать лекцию (я пояснил им, что такое вольт и ампер, то есть как измеряется сила тока и его возбудительность, для чего приводил им для большей ясности сравнение с измерением времени и длины)… Я получил замечание, что учу не тому, чему следует, и чтобы немедленно приступил к объяснению устройства телефонов и телеграфов и практического их применения. То есть, значит, втемяшить в несчастную и неразвитую голову солдата название частей без понятия, для чего они сделаны и какие функции исполняют, то есть заставить их как попугаев повторять слова и действия безо всякого понятия об их сущности, пользе и необходимости!

Я был глубоко убежден, что в течение 8 месяцев курса я сумел бы влить в них все необходимые познания и они были бы действительно знающими свое дело людьми, но после этого афронта я вернулся домой совершенно нравственно разбитый и разочарованный. Вся охота и желание достичь, вложенные мною в это хорошее дело, пропали бесследно, и, убедившись, что мне сделать по-своему не удастся, я охладел к этому делу и стал манкировать неделями. Солдаты, искренно заинтересованные моими лекциями, очень жалели подобного исхода начатого доброго дела. С этого дня меня контролировали в прохождении курса и требовали прохождения известных частей курса к определенным срокам. Я окончательно бросил преподавание и вскоре отказался и перевелся в строй, ибо понял, что той пользы, какую я хотел и мог принести, сделать было нельзя. Что может быть глупее и смешнее, как заставлять без объяснений заучивать обращение с телефонным аппаратом, не изучая сущности индукции?!..

И вот такое же препятствие я встречал и всюду на почве желания принести посильную пользу солдату.

Когда я по воле случая попал все-таки в военную службу, то считал себя несчастным человеком, ибо никогда не сочувствовал ее принципам. Патриотизмом я никогда с детства не отличался и, много читая и присматриваясь к жизни, убедился, что почти все цели и принципы военной службы глупы, грубы и неестественны. Я утешал себя единственно тем, что видел задачу офицера быть учителем и просветителем русского серого мужика, и в этом и только в этом понимал благо и цель своей деятельности. Конечно, всякому понятно, каково было мое разочарование, когда я убедился, что все военные законы и инструкции в своей сущности идут прямо и резко против этого.

Будучи юнкером и молодым офицером, я создал себе такую теорию: правительство отнимает у семей лучших молодых работников, держит их в непонятной и непривычной для них жизни и деятельности 5 лет [55] С 1889 г. служили четыре года в пехоте, пять лет — в кавалерии и артиллерии, семь лет — во флоте. С 1906 г. срок службы сократился: в сухопутных — три, во флоте — четыре года. , лучшие годы их рабочей жизни; так оно, по крайней мере, возвращает их в свои села и деревни грамотными и хотя немного образованными… На деле оказалось буквально наоборот: военная служба не только не дает, но убивает в солдате всякую живую мысль и знание и обращает человека в тупое и неразумное орудие, не способное мыслить и даже желать мыслить и являющееся только послушной вещью в руках своих начальников, которые в 99-ти случаях против одного направляют его на деятельность в пользу правительства и явно во вред его отцам и братьям.

И вот таким же начальником солдата хотят сделать меня!!!

Ну, не буду распространяться — это слишком сложный вопрос, чтобы его здесь описать, одним словом, все, что было во мне лучшего и доброго в моей начинающейся службе, было сразу несколькими ударами убито, и я, окончательно убедившись, что сделать хотя бы долю того, что хотел, не могу, а делать то, что они требуют, не хочу, удалился от дел совершенно и стал жить своей личной жизнью до того благого дня, когда буду иметь возможность порвать все с военной службой (я, как кончивший училище, обязан по закону прослужить не менее трех лет, раньше чего ни под каким видом не могу покинуть службу).