Дмитрий Жуков - Бранислав Нушич

При распределении ролей директор особенно осторожен. Он превосходно знает тексты всех пьес репертуара, очень много и быстро читает. Читает на добром десятке языков, изученных на дипломатической службе и в эмиграции. Со времени его пребывания на посту начальника отдела искусств сохранились короткие аннотации, которые он сделал собственной рукой на каждую из прочитанных им за короткий период ста пятидесяти французских пьес.

Репертуар… Сколько с ним мороки! Какие страсти пробуждаются при той или иной постановке! Всем не угодишь.

В одной из статей, посвященных деятельности Нушича в Сараеве, мы читаем: «Большая и сильная еврейская буржуазия, как главный контингент посетителей театра, хотела смотреть венско-будапештскую оперетту и французские бульварные пьесы. Местное мусульманское население требовало постановки пьес по мотивам боснийско-герцеговинского фольклора. А интересы остальной публики поделились между этими двумя направлениями».

Нушич пытается угодить всем, и поэтому дело его заранее обречено на неудачу. А под угрозой была сама национальная основа, народность искусства. Надо было твердо решать, на чьей ты стороне.

Австрийская оккупация оставила Боснии и Герцеговине в наследство сплоченную еврейскую колонию, при помощи венских банкиров прибравшую к рукам большую часть торговли и фабричной промышленности. Финци, Кабильо, Саломоны старались влиять и на культурную жизнь боснийской столицы. Оперетта в театре возникла еще до приезда Нушича при финансовой поддержке богача Финци. Космополитическая по своей природе, эта прослойка не желала вдаваться в тонкости сербского языка, не понимала народного юмора и вообще считала всякое проявление национального духа в искусстве скучной чепухой.

В Боснии и Герцеговине только что закончившаяся победой освободительная борьба выдвинула молодую национальную интеллигенцию, горячо ратовавшую за возрождение собственного, народного искусства, загнанного во время оккупации в подполье. Младо-боснийцы, и бывшие террористы в том числе, были не из тех людей, которые легко уступают свои позиции. Вчерашние гимназисты и студенты выросли в активных деятелей, часто совмещавших занятия политикой с литературой. Да и в самой еврейской общине в те времена не было единства. Такие писатели-евреи, как Исаак Самоковля и Михаил Мирон, писавшие о еврейской бедноте, эксплуатируемой и забитой собственной буржуазией, предпочитали общество мятущейся, горячей боснийской молодежи обществу своих богатых единоверцев. Шаблонные мнения сильных мира сего, их симпатии и антипатии высказывались так единодушно, словно бы определялись беспрекословным подчинением чьим-то приказам.

Громадное здание синагоги, почти примыкавшее к театру, слишком бросалось в глаза, чтобы можно было игнорировать мнение богатых и щеголеватых людей, с одинаковым усердием посещавших и храм искусства.

Новый директор реорганизовал ансамбль, набрал хороший хор, пригласил известных солистов — оперетта стала процветать. Драма старалась привлечь и задобрить «главный контингент» современными французскими бульварными комедиями. Нушич объяснял свою политику тем, что сараевская публика еще не приучена к серьезному репертуару, Бора Евтич яростно противился этому, требуя, чтобы директор обратил внимание на «серьезную литературу».

— Сараевская среда, — объяснял ему Нушич, — среда в театральном отношении неискушенная. Главное сейчас — привлечь публику, научить ее вообще посещать театр, стараться, чтобы она привыкла к нему, полюбила. А что касается вашего стремления повысить театральный вкус публики… это мы сделаем без труда! Все придет само собой. Сама публика будет требовать, от сезона к сезону, постановки все лучших пьес.

— Но это же не варьете! — горячился Евтич, кривя худое аскетическое лицо. — Государство отпускает нам деньги не на эти венские и мадьярские опереточные гуляши. Это духовное рабство хуже и опаснее того, что было прежде, — физического. И какая польза, наконец, нашей духовной культуре от всего этого? Учтите, здесь Босния, господин директор!

Много лет спустя Бора Евтич писал: «Старый боец и патриот, отдавший единственного сына ради того, чтобы страна была свободна, только посмеивался и поглядывал на меня с почти искренним сожалением.

Это меня взбесило еще больше. Я говорил о вредном влиянии опереточного актерского шаблона на развитие молодых талантов. Это все трюки, дешевка, немного голых ног, и… дешевые ненужные аплодисменты. А что будет, если вкус широкой публики совершенно испортится? Кто за это ответит?

Но у старого комедиографа были свои особые взгляды на театр и репертуарную политику. Он верил в некоторые „дедуктивные методы“, когда шла речь о той стоглавой гидре, которую мы называем театральной публикой. Я… не верил.

Потому я и до сих пор не убежден, что Нушич был прав».

Боривое Евтич слишком пристрастен к Нушичу. В полемическом задоре, не выветрившемся и за десятки лет, он забыл о том, какое участие принимал Нушич в судьбах молодой боснийской литературы. Он устраивал в театре чтения, он превратил театр в центральное культурное учреждение города. Нушич поставил на его сцене фольклорный спектакль Йована Палавестры «Алмаса», «Чудеса Хаджи Насреддина» Милана Чурчича, «Царские когорты» Боривое Евтича, «Старину Новака» Михаила Мирона и многие другие произведения сараевских писателей.

Бора Евтич, отсидевший три года в австрийской тюрьме по делу «Молодой Боснии», в 1924 году написал книгу о сараевском покушении, которая расходилась с официальной версией и вызвала серьезные нападки на нее. Возникла даже угроза ареста. Нушич предложил Евтичу уехать на казенный счет в Вену и поучиться режиссуре в тамошнем «Бургтеатре». Между ними завязалась оживленная переписка. В декабре 1925 года Нушич сообщал Евтичу, что работает над спектаклями «Анна Каренина», «Пигмалион», «Путешествие вокруг света» и хочет поставить «Ревизора». Спрашивая о венских постановках, директор советовал: «Прошу вас, не ходите в оперетту, не тратьте денег. Мне кажется, особенно выбирать тут нечего. Лишь бы оперетта, лишь бы голые ноги, и публика валит как сумасшедшая. Директор театра предстает в скверном виде, но что поделаешь, если дотация так мала, если государство само толкает театр на то, чтобы он вносил в свою программу погибель вкуса».

Очевидно, директор уже стал прислушиваться к словам своего молодого друга.

Со временем репертуар становится все серьезнее. Шекспир, Бальзак, Ибсен, Шоу, Толстой, Мольер, Софокл, Голсуорси и многие другие классики занимают прочное место в репертуаре театра, разумеется, наряду с отечественными классиками — Поповичем, Трифковичем, Янко Веселиновичем и самим Нушичем, представленным «Народным депутатом», «Путешествием вокруг света», «Найденышем» и прочими произведениями.