Джон Гришэм - Золотой дождь

— По моим сведениям, таких заявлений было примерно одиннадцать тысяч четыреста. Что вы на это скажете?

— Что ж, это вполне похоже на правду, но я все-таки хотел бы удостовериться сам.

— Каким образом?

— Мне нужно ещё немного времени, чтобы ознакомиться с этими материалами?

— То есть, искомые сведения там есть?

— Думаю, что да.

— А можете вы сказать присяжным, в скольких случаях ваша компания отказывала в выплате страховых премий?

— Я бы и в этом случае предпочел сначала свериться с этими материалами, — поясняет Кили, обеими руками приподнимая распечатку.

— То есть, и эти сведения там есть?

— Наверное. Да, должны быть.

— Очень хорошо. Тогда откройте одиннадцатую, а затем восемнадцатую, тридцать третью и сорок первую страницы.

Кили так и делает. Он на все готов, лишь бы не свидетельствовать под присягой. Слышится потрескивание бумаги и шелест переворачиваемых страниц.

— Верно ли, что искомое число составляет около девяти тысяч ста? — спрашиваю я.

Кили мое возмутительное заявление шокирует.

— Нет, конечно! — горячится он. — Это просто смешно.

— Но точно вы не знаете?

— Я знаю, что это число не может быть настолько велико.

— Благодарю вас. — Я приближаюсь к свидетелю, забираю у него распечатку, а взамен вручаю полис «Прекрасного дара жизни», который приобрел Макс Левберг. — Вы узнаете это?

— Да, разумеется, — поспешно отвечает Кили, радостный до беспамятства, что отделался от проклятой распечатки.

— Что это такое?

— Это полис на страхование здоровья, выданный моей компанией.

— Когда именно?

Кили всматривается в документ.

— В сентябре 1992 года. Пять месяцев назад.

— Взгляните, пожалуйста, на одиннадцатую страницу. Раздел «Ж», параграф четыре, часть «В», условие номер тринадцать. Что там сказано?

Шрифт настолько мелкий, что Кили приходится поднести бумагу почти к самому носу. Я усмехаюсь и смотрю на присяжных. Комизм ситуации не ускользнул от них.

— Нашел, — произносит наконец Кили.

— Хорошо. Зачитайте, пожалуйста, вслух.

Кили читает, прищуриваясь и хмурясь — занятие это явно не доставляет ему удовольствия. Закончив, выдавливает вымученную улыбку.

— Все.

— В чем заключается смысл этого условия?

— В том, что на определенные хирургические процедуры действие полиса не распространяется.

— Какие именно?

— Любые операции по пересадке органов.

— Упомянут ли в числе прочих костный мозг?

— Да, речь идет и о нем.

Я подхожу к свидетелю и вручаю ему копию полиса Блейков. Прошу его прочитать вслух то же условие того же раздела. Крохотный шрифт вновь вынуждает его щуриться, но Кили стоически переносит и это испытание.

— Пересадки каких органов перечислены здесь?

— Всех основных органов. Почки, печень, сердце, легкие, глаза — все это здесь есть.

— А костный мозг?

— Его нет.

— То есть, если я вас правильно понял, костный мозг не включен в число трансплантируемых органов, на которые действие полиса не распространяется?

— Совершенно верно.

— А не можете ли вы вспомнить, мистер Кили, когда страхователь подал заявление на выплату страховки по данному полису?

Кили бросает взгляд на Драммонда, который вновь бессилен ему помочь.

— Кажется, в середине прошлого лета. В июне, может быть?

— Да, сэр, — говорю я. — А известно ли вам, когда именно ваша компания изменила текст полиса, включив трансплантацию костного мозга в число операций, на которые действие полиса не распространяется?

— Нет, я этого не знаю. — Кили мотает головой. — Я за составление текста полисов не отвечаю.

— А кто отвечает? Кто творец этого текста, набранного микроскопическим шрифтом?

— Этим занимаются в юридическом отделе.

— Понятно. Вправе ли мы тогда утверждать, что в текст полиса внесли изменения вскоре после того, как был подан данный судебный иск?

Кили изучающе смотрит на меня, затем отвечает:

— Нет. Текст, наверное, изменили до того, как был подан этот иск.

— Может быть, его изменили в августе 1991 года, после поступления заявления на выплату страховой премии?

— Не знаю.

Ответ его сразу вызывает подозрения. Либо Кили плохо разбирается в делах собственной компании, либо пытается водить присутствующих за нос. Лично меня это не заботит. Я добился желаемого. Я могу доказать присяжным: исправление текста полиса неопровержимо свидетельствует о том, что в деле Блейков операция по трансплантации костного мозга подлежала оплате.

«Прекраснодаровцам» остается винить только самих себя.

Мне осталось уладить с Кили один вопрос.

— Скажите, вы располагаете копией заявления, которое подписала Джеки Леманчик в день увольнения?

— Нет.

— А вы его видели?

— Нет.

— А вы дали свое согласие на выплату Джеки Леманчик десяти тысяч долларов в порядке отступного?

— Нет. Она солгала.

— Солгала?

— Именно.

— А как насчет Эверетта Лафкина? Он тоже солгал присяжным по поводу руководства для служащих своего отдела?

Кили уже открывает было рот, чтобы ответить, но в последний миг спохватывается. Крыть ему нечем. Присяжные прекрасно понимают, что Лафкин врал напропалую, поэтому разуверять их в этом Кили бессмысленно. Но и признать, что один из его вице-президентов врал под присягой, ему вовсе не улыбается.

А ведь я не готовил этот вопрос заранее, просто так уж вдруг язык повернулся.

— Итак, мистер Кили, я спросил вас — солгал ли Эверетт Лафкин нашим присяжным по поводу руководства для служащих своего отдела?

— По-моему, я не обязан отвечать на этот вопрос, — лепечет Кили.

— Отвечайте! — сурово требует Киплер.

Кили долго испепеляет меня взглядом. В зале висит могильная тишина. Глаза всех присяжных прикованы к члену совета директоров «Прекрасного дара жизни». Ответ очевиден для всех, и я решаю сжалиться над беднягой.

— Вы молчите, поскольку не можете признать, что вице-президент вашей компании лгал присяжным?

— Протестую! — вскакивает Драммонд.

— Протест принят.

— У меня больше нет вопросов к свидетелю.

— И у меня нет, ваша честь, — говорит Драммонд. — В настоящее время. — Он хочет подождать, пока уляжется пыль. Сейчас он мечтает лишь об одном: чтобы присяжные как можно быстрее выкинули из головы Джеки Леманчик.

Кермит Олди, вице-президент по страховым полисам — мой предпоследний свидетель. В данный миг меня не слишком интересуют его показания, однако я хочу выиграть время. Идет второй день судебного процесса, сейчас уже половина третьего, и я легко протяну до завершения дневного заседания. Я хочу, чтобы присяжные разошлись по домам, унося с собой два зрительных образа — Джеки Леманчик и Донни Рея Блейка.