Джон Гришэм - Золотой дождь

— Я же просила тебя не звонить, — произносит она без малейшего признака гнева или неудовольствия.

— Извини. Я не мог с собой совладать. Я о тебе беспокоюсь.

— Мы не должны так поступать.

— Как именно?

— Прощай. — Теперь она кладет трубку, и я слышу гудки отбоя.

Мне потребовалось собрать все свое мужество, чтобы позвонить, а теперь я жалею, что сделал это. Но у некоторых больше мужества, чем мозгов. Я знаю, что её муж буян, который явно не в себе, но все-таки не представляю, как далеко он может зайти. Если он типичный ревнивец, а я полагаю, что это именно так, потому что этот девятнадцатилетний пьяный мерзавец-спортсмен женат на красивой женщине, тогда он наверняка подозревает её все время. Но неужели он дошел до такой степени, что установил подслушивающее устройство?

Очень смелое допущение, но эта мысль не дает мне уснуть.

Я, наверное, и часа не проспал, когда вдруг зазвонил телефон, на электронных часах почти четыре утра. Я нащупываю в темноте трубку.

Это Дек, он в большом возбуждении и быстро тараторит по телефону из автомобиля. Он мчится в моем направлении, до меня всего три квартала. Случилось нечто колоссальное, требующее предельно срочных действий, некое просто замечательное несчастье. Скорее! Одевайся! Он дает указание ждать его на тротуаре через минуту.

Дек уже ожидает меня в своем обтерханном мини-грузовичке. Я вскакиваю в машину, он кладет в рот жвачку, и мы летим во весь дух. Я не успел даже почистить зубы, так торопился.

— Что, черт возьми, происходит? — спрашиваю я.

— Большое крушение на реке, — произносит он мрачно, словно глубоко опечален событием. И это означает, что ещё один день мы работаем на фирму. — Вчера после одиннадцати вечера нефтяная баржа сорвалась с якоря, поплыла вниз по течению и налетела на колесный пароход, который был зафрахтован для речной прогулки старшеклассников. На борту, возможно, было до трех сотен ребят. Пароход затонул возле Грязного острова, вблизи отмели.

— Это ужасно, Дек, но что там делать нам?

— Надо самим все проверить. Это Брюзеру позвонили. Брюзер позвонил мне. И вот мы здесь. Это огромное несчастье, может, самая большая катастрофа, случившаяся в Мемфисе.

— И что же, этим можно гордиться?

— Ты не понимаешь. Брюзер не собирается выпускать случай из рук.

— Чудесно. Пусть втиснет свой жирный зад в водолазный костюм и достает со дна утонувших.

— Но это может стать для нас золотой жилой. — Дек быстро летит через весь город. Мы молчим, центр города неуклонно приближается. Мимо нас мчится карета «скорой помощи», и пульс мой учащается. Вперед проскакивает ещё одна машина с красным крестом.

Риверсайд-драйв забита десятками полицейских машин, все с зажженными фарами, полосы света разрезают ночную темноту. Пожарные машины и кареты «скорой помощи» стоят очень тесно, бампер к бамперу. Над рекой летает вертолет. Некоторые люди собрались в группки и стоят абсолютно молча, другие, напротив, бегают, кричат и куда-то показывают пальцами. Около отмели видна верхушка подъемного крана.

Мы быстро обходим ограничивающую участок берега желтую ленту и присоединяемся к толпе у края воды. С момента несчастья прошло уже несколько часов, и чувство необходимости предпринять самые неотложные меры несколько ослабло. Теперь люди просто ждут. Многие сгрудились вместе и сидят в этом ужасном для них ожидании маленькими кучками на булыжной набережной, они плачут и наблюдают, как водолазы и санитары ищут тела. Священники, преклонив колена, молятся вместе с родственниками. Десятки ошеломленных, перепуганных подростков в мокрых смокингах и разорванных выходных платьях, держась за руки, смотрят на воду. Пароход накренился на один бок так, что другой задрался на десять футов над поверхностью реки. Спасатели, одетые в черно-синие непромокаемые комбинезоны и водолазные костюмы, действуют ближе к этому борту. Другие работают с трех резиновых понтонов, связанных веревкой.

Здесь уже установился какой-то порядок действий, но мы понимаем это не сразу. Вот лейтенант полиции медленно переходит по длинному трапу с плавучей платформы на набережную. Толпа, подавленная случившимся, замолкает и замирает на месте. Он подходит к передней из полицейских машин, и вокруг него собирается несколько репортеров. Большинство по-прежнему сидят, склонив головы в жаркой молчаливой молитве. Это родители, родственники, друзья. Лейтенант говорит:

— Сожалею, но мы обнаружили тело Мелани Доббинс.

Его слова пронзают тишину, которая почти сразу же нарушается криками ужаса и плачем родных девушки. Они обнимают друг друга и вместе оседают на землю от горя. Друзья становятся на колени и обнимают осиротевших родителей.

Раздается женский вопль.

Другие люди оборачиваются и смотрят, но одновременно вздыхают с облегчением. Им тоже придется услышать неизбежную ужасную весть, но по крайней мере не сейчас, не сию минуту. Они все ещё надеются. Позднее мне рассказали, что двадцать один подросток спасся, попав в воздушный пузырь.

Лейтенант полиции медленно уходит на плавучую платформу, куда только что подняли из воды очередное тело.

А потом медленно начинается ещё один ритуал, не такой трагический, но совершенно омерзительный. Мужчины с вытянутыми скорбными лицами встают и пытаются подобраться поближе к только что понесшей утрату семье. У них у всех маленькие деловые визитки, которые они пытаются вручить родственникам или друзьям погибших. В темноте они подбираются к ним все ближе и ближе, недоброжелательно оглядывая друг друга. Они способны убить, только бы заполучить себе дельце. И всего-то полагается треть, но они желают её заработать.

Дек все это мысленно отмечает гораздо раньше, чем до меня доходит смысл происходящего. Он кивает на место поближе к семье погибших, но я отказываюсь и шагу ступить вперед. Он ныряет в толпу и быстро исчезает в темноте, чтобы разрабатывать свою золотую жилу.

А я поворачиваюсь спиной к реке и вскоре уже бегу по улицам Мемфиса.

Экзаменационная комиссия использует особые конверты, в которых сообщает о результатах экзаменов. В колледже ходит немало баек, как бедные кандидаты в адвокаты падали в обморок у почтового ящика от долгого ожидания. Или бегали, выпучив глаза, и размахивали, как идиоты, своими конвертами. Множество баек и россказней до экзаменов нам казались смешными, но сейчас мы не находим в них ничего комичного.

Прошло уже тридцать дней, а письма мне все нет. Я дал свой домашний адрес, я чертовски не хотел, чтобы кто-нибудь из адвокатов Брюзера распечатал конверт.

Тридцать первый день ожидания выпал на субботу, когда мне разрешается спать до девяти, прежде чем я слышу, как моя хозяйка стучит ручкой кисти ко мне в дверь. Вдруг мисс Берди решила, что гаражу под моей квартирой требуется свежая окраска, хотя, на мой взгляд, он и так выглядит отлично.