Александр Белов - Последний выстрел

Больше года минуло с того дня, когда Фил очутился в палате реанимации. Больше года проливала слезы у постели неподвижного мужа Тамара. И больше года Белый искал возможности отомстить Кордону.

Это желание оказалось настолько сильным, что даже оттеснило на второй план беспокойство о судьбе друга. Нет, Белов навещал Фила в больнице, беседовал с врачами и делал для него все необходимое. Но, стоя у постели Фила, он постоянно думал о том, как поквитаться с продюсером. Его неотступно преследовала одна навязчивая мысль – пока подонок Кордон топчет землю, Филу не выкарабкаться!

Но убрать продюсера оказалось непросто. Сразу после взрыва он исчез из Москвы. Белову удалось выяснить, что он удрал в Штаты, впрочем, в своем доме в Калифорнии он не появился. Можно было, конечно, поставить всех на уши и отыскать гада хоть в преисподней, но Белый рассудил иначе.

Он решил переждать. Все надо было сделать чисто, а для этого нужно дать Кордону время убедиться, что он вне подозрений. Его враг должен успокоиться, вернуться домой, расслабиться, перестать даже думать о возможной мести – вот тогда его можно устранить без лишнего шума.

Было еще одно обстоятельство в пользу этого плана. Убрать Кордона сразу – значило в какой-то степени подставиться самому, поскольку о романе Белого с бывшей любовницей Кордона знало пол-Москвы. Прежде надо было свернуть все отношения с Анной и сделать их разрыв достоянием гласности, чтобы мотив ревности не пришел на ум ни одному, даже самому дотошному, следователю.

Разумеется, Белый не боялся того, что его упекут в кутузку – уж такую мелочь, как алиби для себя, Пчелы и Космоса, предусмотреть было проще простого – он опасался за свою репутацию. Слишком много сил и времени было потрачено им на то, чтобы уйти от одиозного образа «братка». В итоге Белов добился своего – в глазах многих он превратился в добропорядочного легального бизнесмена, его Фонд исправно платил налоги, и такое положение Сашу более чем устраивало. В структуре его бизнеса еще оставалось немало черных схем, но все они были самым строгим образом законспирированы, так что в целом он походил теперь на рядового нового русского, разве что заметно более удачливого и предприимчивого, чем большинство его коллег. Вот почему светиться в числе прочих подозреваемых в предстоящем убийстве Кордона ему было совсем не с руки.

Белов набрался терпения и ждал. А точнее сказать – готовился. Весной он расстался с надоевшей актрисой, причем постарался сделать это открыто. Он пообещал Анне отпуск на Багамах, она раззвонила об этом всем подружкам, а вместо этого Саша устроил публичный скандал в популярном ночном клубе и, что называется, хлопнул дверью. Наутро Аня сама позвонила Белову (размолвка-то произошла из-за ерунды), но тот с необъяснимой решительностью и холодностью объявил ей, что между ними все кончено.

А в конце лета в Москву вернулся Кордон. Саша подождал еще месяц и только тогда дал команду начать наблюдение за продюсером. Прежде чем приступить к делу, к клиенту надо было как следует присмотреться. Поначалу Кордон предпочитал оставаться в тени, на люди особенно старался не лезть, и наблюдения за ним почти ничего не давали. Но к зиме он успокоился окончательно, стал появляться на тусовках, чаще всего – все с той же Анной.

Впрочем, Белов прекрасно знал, что артистка была для продюсера всего лишь прикрытием – нечто вроде маскхалата. На самом деле Кордона куда больше интересовали молодые мужчины вполне определенного толка. Причем пресыщенного продюсера неудержимо тянуло на авантюры – он легко сходился с самыми сомнительными личностями и так же легко с ними расставался.

Столь неосмотрительным поведением врага грех было не воспользоваться. Убийства гомосексуалистов случайными партнерами происходили довольно часто, и еще одно преступление из этого ряда вряд ли кого-нибудь удивило бы. Белый приказал Шмидту начать подготовку именно в этом направлении.

Подгонять его не требовалось – Шмидт давно уже, как говорится, бил от нетерпения копытом. Желание отомстить за Фила у него было настолько сильным, что обычно невозмутимый Шмидт почти oi крыто выражал свое неудовольствие медлительностью и нерешительностью Белого в данном вопросе.

Наконец Шмидт доложил – все готово. В тот же день Белов поехал в больницу к Филу.

Ему хотелось просто посидеть с другом, посмотреть на него, коснуться его теплой руки… Но дело обернулось иначе. Его встретил лечащий врач Фила и, пряча глаза, пригласил в свой кабинет.

Разговор получился тяжелым. Доктор не стал тянуть резину и сразу выложил суть дела – никаких положительных сдвигов в состоянии его друга нет и, что хуже всего, нет никаких оснований рассчитывать на улучшение ситуации в будущем.

– Понимаете, фактически Филатов мертв, – негромко, но твердо говорил врач. – Функционирование его организма поддерживает система жизнеобеспечения, но жизнью, как вы понимаете, это назвать нельзя. Если б у нас оставалась надежда, можно было бы ждать и дальше, но…

– Короче, что вы предлагаете? – оборвал его помрачневший Белов.

– Александр Николаевич, такое положение не может длиться бесконечно, – доктор решительно покачал головой. – По закону, для того чтобы отключить больного от жизнеобеспечения, требуется согласие родственников, и жена Филатова фактически такое согласие дала. Но я хотел бы узнать и ваше мнение…

Белый встал и, глубоко засунув руки в карманы, смерил молодого врача тяжелым взглядом.

– Знаете, доктор, я ни черта не понимаю в медицине, но одно я знаю точно: даже если у Фила не осталось ни одного шанса, ваша аппаратура жизнеобеспечения все равно будет работать. И мне плевать – можете вы назвать это жизнью или нет. Если моему другу не суждено поправиться, он умрет в вашей больнице. Но только от старости, ясно?!..

Белов развернулся и, не попрощавшись, вышел из кабинета. Из машины он позвонил Борису Моисеевичу Боркеру – нейрохирургу, оперировавшему Фила. Оказалось, что молодой лечащий врач из больницы советовался с ним, прежде чем говорить с Тамарой и Беловым. И Боркер, в целом, его поддержал. Впрочем, в голосе опытного доктора Саша не услышал той абсолютной убежденности, которая была у его молодого коллеги.

– Как же так, Борис Моисеич, – нажимал на него Белов. – Ну неужели никакой надежды?..

Врач замялся.

– Видите ли, Саша, мы ведь, в сущности, так мало знаем о человеческом мозге, что утверждать что-либо с уверенностью очень трудно… Вот послушайте. В шестьдесят втором году, сразу после института, я работал на зоне под Котласом, и там У меня имел место быть один прелюбопытнейший случай.