Александр Белов - Битва за масть

– Иначе – война! – отрезал Белый. Все доводы «за» и «против» он продумал уже не трижды, а сто раз по трижды. И выходило одно и то же, как ни крути. – Первый, на кого бы я думал на их месте, – он посмотрел на друзей, – это Саша Белый.

Космос, словно мельница размахивая руками, хватался за последнюю соломинку здравого смысла, как сам его понимал:

– Саня, да пусть думают! Было бы с кем воевать, правда, Пчел? – апеллировал он к Вите, всегда отличавшемуся некоторой бесшабашностью и, уж точно, бесстрашием в вопросах «войны».

– Нам работать с ними надо, а не воевать, – продолжал объяснять им Белый. – Мы дорогу терять не можем. – Впрочем, все понимали, что это все не те доводы, которые заставили Белого принять такое решение: лететь в гордом и опасном одиночестве.

– Сань, нужно лететь вместе, – уже ни на что особо не надеясь, проговорил Фил.

– Нет, Фил, я полечу один. Иначе с этими людьми вопрос не решить.

– Одного тебя порвут! – Фил старался быть спокойно-убедительным, но получилось излишне эмоционально, почти с вызовом.

– Все! Базар закончен. – Белый поднялся на погрузчик, на крыше которого стояли деревянные ящики с гробами. – Вы пока тут разберитесь, откуда ноги растут, – не приказал, а попросил он.

За всех негромко, но уверенно ответил Фил:

– Братишка, мы их найдем.

– Погружай! – скомандовал Саша.

Через несколько минут самолет взмыл в небо и взял курс на юго-восток.

В Душанбе его встретили и, обыскав, усадили в машину. Молчаливые «басмачи» оставили ему и бумажник, и сотовый телефон. Только забрали четки Фархада. Оружия же у него с собой никакого не было. На кой оно было бы нужно при таком раскладе?

Была уже полная темнота, именно та, что бывает осенью только в Средней Азии, когда не видно буквально ни зги. Ехали они довольно долго, около сорока минут, забирая все выше, в горы.

Наконец остановились возле большого дома, вход которого был освещен парой фонарей и обвит виноградной лозой.

Сашу провели в большую комнату. И он не сразу увидел, что в глубине ее, на низком диване сидит человек с короткой седой бородой, одетый в таджикский халат и с повязкой на голове. Саша сразу понял, что это – Гафур, отец Фары. Саша кивнул ему и начал рассказывать свою историю. В какой-то неуловимый момент такой комок засвербил у него в горле, что он вынужден был замолчать, едва сдерживая подступившие слезы.

– Почему он замолчал? – куда-то в пространство вопросил старый Гафур.

Один из встречавших «басмачей» кивнул Белому и плеснул в пиалу немного зеленого чая. Саша краем глаза увидел это, но не стал брать в руки пиалу и продолжил. Уверенно и, насколько это было возможно, спокойно:

– Имея то, что я имею, – говорил он, глядя прямо перед собой, – я легко бы мог укрыться в любой стране мира и жить там мирно и спокойно хоть до ста лет. И никто никогда не нашел бы меня. Но я прилетел…

Старый Гафур едва заметно кивнул.

– Я мог бы сделать еще хуже, – чуть громче сказал Белый. – Я мог послать к вам своих людей, и они устроили бы мои дела, пролив при этом много крови…

На руке второго «басмача» сверкнул выхваченный из ножен кинжал. Старик едва заметным движением глаз остановил его движение.

– Но я приехал сам и один… – продолжил Саша. И как бы в подтверждение его слов третий встречавший его таджик, тот, что сидел рядом с Гафуром, достал из кармана четки Фархада и протянул их старику.

– Это его четки… – объяснил всем очевидное Саша.

И, наконец, сказал самое важное, самое главное:

– Я прилетел потому, что Фара был мне как брат, и я любил его, как брата…

Взяв четки, старик опустил голову и несколько секунд сидел молча, борясь со слезами. Мужчины не должны плакать. То есть: никто не должен видеть, как мужчина плачет. Наконец он поднял глаза и посмотрел на Белого:

– Фархад говорил, что у тебя родился сын.

– Да, – едва слышно ответил Саша.

– Как ты его назвал? – почему-то всем было ясно, что именно ответы на такие вот простые вопросы сейчас больше всего интересуют старика.

– Иваном.

– Когда умер твой отец?

– Я его почти не помню, – отвернулся в сторону Саша.

– Я ему верю. Отпустите его к сыну, – распорядился старик.

И никто не мог его ослушаться.

Мерный и мирный гул самолетных двигателей навевал то ли сон, то ли дрему с яркими, будто запечатленными на цветной пленке видениями.

Вот молодой солдат Фархад набивает косяк и, повернув голову к подходящему Саше, улыбается и отдает ему папиросу. Так они познакомились…

Вот Саша и Фархад танцуют какой-то дикий танец посреди казармы, обняв друг друга за плечи. Это день, когда они узнали о дембеле…

А вот они, обняв друг друга за плечи, идут по части, и солнце уже почти скрывается за гребнем ближайшей вершины. И говорят. О вещах, которые не всегда можно выразить словами.

– Я не знаю, прощаемся вроде, получается? – сказал тогда Саша.

– Да перестань! – уверенно, как всегда, ответил Фархад. – Ты знаешь, один философ сказал: если души не умирают, значит, прощаться – это отрицать разлуку…

А вот они с автоматами уходят в караул по горной тропе. Саша почему-то отстает, не может нагнать друга, а тот постепенно скрывается в утреннем тумане. Не догнать его. Никак не догнать…

«Наш самолет, следующий рейсом Душанбе-Москва через двадцать минут произведет посадку в аэропорту «Домодедово"».

Над Сашей склонилась стюардесса:

– Простите, вам плохо?

– Мне хорошо.

Стюардесса протянула ему поднос с «Взлетными». «Какие «Взлетные», когда уже Москва?» – подумал он, но конфетку взял.

Встречали его все вместе – Космос, Пчела, Фил.

– Здорово, братья! – как всегда, обнялся со всеми по очереди.

– Здорово! Ну, как погода? – не удержался от любимого вопроса Космос.

– Жарко, – усмехнулся в ответ Саша.

Фил чуть придержал Белого перед выходом из аэропорта:

– Братишка, мы их нашли. – Кто?

– Поехали.

На крышу головной машины нацепили мигалку. До офиса домчались за двадцать минут – с воем и ветерком.

В маленьком серебристом магнитофоне крутилась пленка. Звучал голос Каверина: «Абсолютно левый азиат. Работает с Белым, но не при делах».

Ему отвечал голос Бека, явно что-то в этот момент жующего: «Ну, тогда сведи его с пацанами». Дальше все только трещало и шипело.

Палец Каверина нажал кнопку «стоп», а глаза его смотрели то на стоявшего рядом Фила, то на Пчелу, устроившегося в глубоком кресле, то на Космоса, постукивавшего пальцами по краю стола. Но все молчали, ожидая, что скажет Белый, который стоял в стороне ото всех, отвернувшись к окну, будто надеялся за ним найти ответы на все мучавшие их вопросы.

Так и не обернувшись, Белый спросил довольно резко и неприязненно: