Юлий Дубов - Большая пайка (Часть вторая)

С учетом того, что телефон у Платона звонил ежеминутно, рассказ Виктора занял больше часа. Но как раз на последнем – риторическом – вопросе Платон крикнул:

– Нелька, бери сама трубку, говори – меня нет, – и, повернувшись к Виктору, сказал: – Чего ты удивляешься? Все же развалено к черту! Еще лет десять покачаем нефть – и кранты. Жрать нечего, не смотри, что в Москве колбаса появилась. Это олимпийский допинг. Поезда уже не ходят – ты сам испытал. Как самолеты летают – тоже видел. Тут Ларри два дня на Завод улететь не мог – плюнул и уехал на машине. Бойкот Олимпиады – это ерунда, семечки. А вот если они, – Платон показал рукой куда-то за окно, – на ближайших выборах проголосуют за Рейгана, то за два года намотают нам кишки на голову. Ты представляешь, что у нас в оборонке творится? Пока тебя не было, какой-то полковник из "ящика" у нас кандидатскую защищал. В МИСИ такое даже на курсовые проекты стеснялись подавать. А здесь – на ура, внедрений до потолка, народнохозяйственный эффект – обалденный. Проголосовали в ноль. Я потом у Красавина справки навел. Оказывается, полковник от Викиного мужа, и за ним в очереди еще человек пять таких же талантливых.

– А что с Викой, уладилось как-то? – спросил Виктор.

– Потом расскажу, – Платон махнул рукой и продолжил, – у Нельки подруга живет в Сызрани. Зарплату платят исправно, два раза в месяц. А купить нечего. Она все лето грибы собирает – сушит, солит, маринует. По осени в деревне картошку берет мешками. Когда хочется чего-нибудь особенного – масла там, или мяса, или рыбы, – берет больничный на два дня и едет в Москву. День бегает по очередям, набирает центнер еды – и на поезд. Тут Сережка Терьян в Челябинск ездил с лекциями. В магазинах – хлеб, водка, аджика и болгарская фасоль. Все! Остальное по карточкам. На человека полагается двести граммов масла в месяц – по семь граммов в день. У них там по домам гуляет приказ маршала Жукова от какого-то там мая сорок пятого года, что гражданскому населению капитулировавшего города Берлина полагается на душу по тридцать граммов масла в день. В четыре раза больше, заметь, чем нашим через сорок лет поспе войны. За что бы ни взялись, все проваливается. Вот, например, твой Аэрофлот. Построили шикарный аэропорт к Олимпиаде. Я там был, встречал делегацию. Он – пустой! Ноль десятых пассажира на сто квадратных метров. Наши не летают, потому что низзя. А ихние – потому что такого, как здесь, ни в какой Африке не найдешь: грязь, мат, пьяные рожи, и, если чего надо, ни за какую валюту не допросишься. Я, помню, еще студентом летал на юг: ужин приносят – курица, икра, еще что-то, А сейчас? Цены вдвое подняли, зато кормить перестали. А куда мы денемся? Надо будет – полетим как миленькие. И еще спасибо скажем, что вообще в самолет сажают, а не в кутузку. Нет, пока эти дуболомы наверху не сообразят, что под ними уже горит, так и будем загибаться. Я только не понимаю, куда все нефтедоллары идут. Ну не всё же они в БАМ закопали? Вот скажи, Витюша, ты представляешь себе, сколько приносит Аэрофлот?

– А черт его знает, – честно признался Виктор.

– Я тебе скажу. – Платон выхватил из-за спины блокнот. – Тут даже считать ничего не надо. Берем, например, домодедовские рейсы. Я там как-то полдня просидел, ждал рейса на Завод, вот и посчитал от нечего делать. Так, число рейсов... загрузка... загрузку берем стопроцентную, у нас меньше не бывает... теперь средняя цена билета... умножаем, складываем – это выручка. Теперь считаем расходы. Это цена керосина. Зарплата – кладем по сто рублей на нос, на летчиков, стюардесс, грузчиков – на каждого. За тепло, электричество – вычитаем. Будем считать, что раз в год покупаем один самолет, парк же надо обновлять. А теперь смотри сюда.

– Ты, наверное, что-то не учел, – сказал Виктор, потрясенный увиденной суммой убытков.

– Не учел, – честно признался Платон. – На каждых пятерых работающих приходится один начальник. Половина билетов раздается просто так – бесплатно или со скидкой. Керосин разворовывают. Хочешь учесть? Да такого ни одна экономика не вынесет! Имей в виду, я все в рублях считаю, а у керосина, между прочим, и валютная цена есть. Так что не думай, что ты один за билеты в Ригу, или куда ты там летал, заплатил. За тебя, тунеядца, еще родное государство из своего кармана пару сотен рубликов выложило. Поэтому рейсы и снимают. Вот ты мне скажи – им что, Аэрофлота мало? На хрена их еще в Афганистан понесло?

– Ладно, – примирительно сказал Виктор, – раз понесло, значит, приспичило. Тебе что, хочется мир перевернуть? Все равно здесь никогда и ничего не будет, это очевидно. Будем тихо гнить. Мне, если честно, плевать на все это. У меня семья, я за нее и отвечаю. И должен для нее сделать все, что смогу. А революции делают те, кто больше ничего делать не умеет.

– Ну так через десять лет, Витюша, – тихо произнес Платон, разливая чай, – ты тоже по подмосковным лесам за грибками пойдешь. Только у нас с грибами похуже, чем на Волге. И ездить за маслом уже будет некуда.

– Через десять лет, – в тон ему ответил Виктор, – мы с тобой будем большими учеными, нас примут в членкоры, накинут за звание по двести пятьдесят рубликов и дадут академические пайки. Так что без масла не останемся.

– А я не хочу, чтобы мне давали, – заявил Платон. – Ты правильно говоришь – мол, все надо самим делать. Только ты считаешь, что надо все сделать, чтобы дали, а по-моему – надо все сделать, чтобы было. Улавливаешь разницу?

– Нет, – признался Виктор. – Здесь все будет, только если дадут. Ты на выезд, что ли, нацелился?

– Да какой выезд! – махнул рукой Платон. – Я тут в Италии посмотрел на наших – слезы одни. Конечно, через пару лет у них все устаканится, найдут работу, жильем обзаведутся. Так ведь эту пару лет прожить надо.

– Кстати, – снова вернулся к затронутой было теме Виктор. – Ты все-таки съездил? Ну расскажи про Вику...

К восьмидесятому году Платон и Вика разошлись окончательно, Произошло это само собой. Бурный роман, начавшийся еще до зачисления Вики в лабораторию Виктора, со временем покатился к естественному концу – без слез, сцен и иных осложнений. Во многом этому способствовало и Викино замужество, к которому Платон отнесся довольно безразлично. Однако впоследствии стали происходить события, многих насторожившие. Суммарно их можно выразить так: Вика быстро пошла вверх.

Вскоре после окончательного разрыва с Платоном она вызвала Виктора из лаборатории в коридор и сказала:

– Витюша, я бы хотела с тобой серьезно поговорить. Мы уже давно работаем вместе, и я должна сказать, что перестала видеть перспективу. У меня есть хорошие наработки на диссертацию, но у тебя мне не продвинуться. Ты согласен?