Альберто Моравиа - Культурный эксперимент [=Бог Курт]

Саул. Не понимаю, какие отношения?

Курт. Наши личные отношения. Саул.

Саул. Но я не знаю. Мы были друзьями, вот и все.

Курт. Нет, Саул, не все. Позволь я немного освежу твою память. И прежде всего, коснемся в общих чертах нашего, так сказать, общественного положения. Ты — серьезный, строгий молодой человек, интересуешься психоанализом, голосуешь за социал-демократов. Ты актер, это верно, но ничем особым, ярким не выделяешься, как это нередко бывает с актерами. Ты мелкий немецкий буржуа, который работает актером так же, как мог бы работать, без обиды будь сказано, бухгалтером. И семья твоя буржуазная. Твой отец — уважаемый, хотя и не очень богатый ювелир, имеет магазин на главной улице нашего города. Твоя мать, насколько припоминаю, педагог по образованию. В вашем доме царят чистота, порядок, приличие, благовоспитанность. Одновременно еврейские и немецкие, что немало значит. А теперь обо мне. Мои родители умерли, мой отец всегда жил на ренту, как и мой дед и, возможно, прадед. Я живу вместе со своей сестрой Уллой в большой вилле в современном пригороде. Я изучал философию, но потом бросил университет. Моя сестра ничего не делает, она всегда ничего не делала, она глубоко невежественна. Но она красива. И я, рахитичный, тощий, выгляжу рядом с ней мелким ястребом-стервятником, усевшимся на плечо богини. Мы разорены, у нас нет ничего, кроме жалкой ренты, которой хватает лишь на то, чтобы не умереть с голоду. Но мы по-прежнему живем на вилле родителей, в этом мрачном, неудобоваримом, массивном вильгельмовском доме. В комнатах, заполненных темной, громоздкой мебелью, царят запустение, грязь, обветшалость, разложение, неприличный и непристойный фатализм упадка одновременно буржуазного и немецкого, что опять же немало значит, мы с сестрой олицетворяем собой двух робких, ленивых, апатичных, циничных представителей этого упадка. Ты и твоя семья, как тщеславные буржуа хотите подняться, утвердиться, победить. Мы с сострой, как настоящие декаденты, напротив, неудержимо стремимся опуститься, разориться, погибнуть. Разве это не так, Саул?

Саул. Наверное, так, раз ты сам говоришь.

Курт. Это так. Твоя мать устраивала приемы, на которых собирался весь цвет академического корпуса университета. Твоя мать просила всех присутствующих расписаться на скатерти и потом повторяла эти росписи вышивкой. А мы с Уллой в ночь под новый 1939 год столько выпили, совсем одни, за новую разрушительную войну, что блевали друг на друга. На следующий день мы проснулись в грязной, пустой, насквозь промерзшей вилле рядом в одной постели, голые, перемазанные блевотиной.

Саул. Зачем ты клевещешь на себя, Курт?

Курт. Я не клевещу на себя, это правда. Но вернемся к тому, что, пользуясь буржуазным эвфемизмом, ты назвал несдержанными выражениями. Ты помнишь, Саул, что это были за несдержанные выражения?

Саул. Могу я попросить тебя не копаться во всем этом? А кроме того, это не имеет никакого отношения к представлению «Эдипа-царя».

Курт. Ошибаешься. Заблуждаешься. Совершенно необходимо, чтобы мы с тобой вместе покопались в этом и как можно глубже покопались бы. Итак, Саул, давай говори, что это были за несдержанные выражения. Отвечай, это приказ.

Саул. Ну, если приказываешь, могу сказать. Я позволил себе заявить тебе прямо в лицо, что ты рассуждал таким образом.

Курт. Каким образом? Говори яснее, черт возьми, тут же публика, которая слушает и должна понять, о чем идет речь. Каким образом?

Саул. Мы уже говорили об этом. Ты утверждал, что трагедия «Эдип» исторически обусловлена, другими словами, что кровосмешение могло стать трагедией для греков, но не для нас.

Курт. Совершенно верно. И тогда что ты ответил, Саул? Какое ты употребил несдержанное выражение?

Саул. Я сказал, что ты поддерживаешь такую странную точку зрения по той вполне понятной причине, что ты…

Курт. Что я?

Саул. Ну, хорошо, я тогда думал, как впрочем и все в городе, что ты влюблен в свою сестру Уллу.

Курт. Наконец-то ты выплюнул правду. Да, ты бросил мне в лицо это обвинение.

Саул. Ты должен, однако, помнить и о том, что я сразу же пожалел об этом, взял свои слова назад и извинился.

Курт. Помню, помню. Ты был хороший буржуа, честный и совестливый, ты понимал, что нельзя утверждать что-либо, не имея доказательств. Но что было потом, что было потом, Саул? Что было потом, а?

Саул. Предпочитаю не вспоминать об этом.

Курт. А почему?

Саул. Хотя бы потому что, как я уже сказал, что все это не имеет никакого отношения к «Эдипу-царю» Софокла.

Курт. Но мы играем трагедию, Саул, мы уже в самой середине ее. Ну же, Саул, давай говори, что было потом, что было потом?

Саул. Ну, ладно, если хочешь, скажу. Так вот, ты, чтобы доказать, что не влюблен в свою сестру, предложил мне, да, именно так — предложил мне стать любовником Уллы.

Курт. В ту же самую ночь, Саул. Добавь: «В ту же самую ночь».

Саул. В ту же самую ночь.

Курт. Это не все, Саул. Теперь нужно сказать о том, что не сказал ни ты, ни я, но о чем мы оба умолчали. Улла во время нашего спора была рядом.

Саул. Да, она была рядом. Я надеялся, что ты не скажешь об этом.

Курт. Да, она была рядом, слушала и молчала.

Саул. Ну, раз ты помнишь и это, то вспомнишь, надеюсь, что когда ты предложил мне это и, взяв Уллу за руку, толкнул ее ко мне, я ответил тебе, что ты сумасшедший, и ушел.

Курт. Ты недалеко ушел. Ты был влюблен в Уллу, Саул, влюблен по уши, и мое предложение до смерти разволновало тебя, да, до смерти.

Саул. Я любил ее, был влюблен, но у меня хватило сил уйти, оставить вас.

Курт. Саул, Саул! Не надо лгать теперь! Ты дошел до моста, это метров сто всего, сел на скамейку и стал ждать. Тогда я велел Улле подойти к тебе.

Саул. Это ты велел ей? Разве она не сама пришла ко мне, по своей доброй воле?

Курт. Нет, Саул, мне жаль, но это именно я заставил ее подойти к тебе. Она не хотела. Я велел ей подойти к тебе и назначить тебе свидание этой же ночью. Свидание, на которое ты сразу же согласился. Эх, Саул.

Саул. Улла однако убедила меня…

Курт. Что пришла к тебе, потому что любит тебя? Так нет же, Саул, Улла лгала тебе по моему приказу. Только для того, чтобы удовлетворить мою прихоть, подошла она к тебе, сказала, что любит и назначила свидание на вилле той же ночью. Теперь ты знаешь правду, Саул, правду о самой большой любви в твоей жизни, так по крайней мере ты сам говорил об этом потом.