Георгий Кублицкий - В Югославии

Тут, на этой плоской равнине, есть где разлиться и Дунаю и Тиссе. Чтобы хоть как нибудь оградить себя от беды, сербы понастроили вдоль этих рек целую систему дамб. Они протянулись почта на тысячу двести километров. Мало того, тут прокопаны еще тысячи километров каналов для отвода воды и построены десятки насосных станций. Но дамбы и каналы устарели, насосные станции слишком маломощны.

— Это вчерашний день, — говорит Томич, — это старые заплатки, которыми не прикроешь дыр. А вот канал Дунай — Тисса — Дунай задуман как универсальная система. Мы защитим от наводнений миллион двести тысяч гектаров, а по соседству оросим триста шестьдесят тысяч гектаров. Неплохо, правда?

Томич дружески подмигивает мне. Все радует его: и ветер и быстрая езда по отличной дороге. Встречных машин почти нет, но то и дело попадаются пароконные дроги с соломой и кукурузой. Селяки (крестьяне) в высоких овчинных шапках, с каленными ветром красными лицами важничают на козлах. Это зажиточные «инициативные хозяева», у которых и кони на подбор, в масть, и бричка покрашена, и на хомутах горят начищенные медные бляхи.

По мосту пересекаем Дунай возле города Нови Сада. Дунай здесь неширок, но быстр и мало похож на ту несколько ленивую мутную реку, которую мы знаем в низовьях, у впадения в Черное море.

Чем ближе к венгерской границе, тем чаще встречаются села, где рядом с сербами крестьянствуют венгры. Венгров в Югославии полмиллиона; живут они большей частью в Воеводине.

Мы остановились ненадолго у свиноводческой фермы. Ферма поставлена хорошо, дает немалый доход. Работают на ней главным образом венгры. Свинарь Иштван Бонго очень подробно стал рассказывать, как он, Иштван, выращивает таких поросят, каких не сыщешь ни у кого из окрестных се л яков.

Подошли его дочери: старшая — Божика и младшая— Гизелла. Они тоже свинарки. Иштван рассказал, что раньше у него не было земли, а теперь он встает на ноги, купил маленький участок возле дома, завел пчел, приобрел по случаю даже старенький радиоприемник. Жить можно! Вот только с дочками плохо: негде учить. Народ разбросан по хуторам, до средней школы далеко. Девчата окончили, правда, три класса, но какое же это образование? И другие с этим же мучаются.

— У вас ведь завтра большой праздник, седьмое ноября, — сказал Иштван вдогонку, когда мы уже распрощались, и добавил смеясь: — Кланяйтесь русским невестам!

Обернувшись для ответной шутки, я тут только заметил на моем собеседнике потрепанную русскую шинель. Откуда? Партизанил вместе с русскими?

Нет, сказал Бонго после недолгой заминки, совсем наоборот: воевал против русских. Потом попал в плен. Жил под Воронежем; очень там красивые девушки. А вернулся из России в 1948 году.

И он снова протянул руку для прощания.

Мы встретились с Иштваном Бонго в ноябре 1956 года, в те тревожные дни, когда по ту сторону близкой границы, в соседней Венгрии, еще шла жестокая борьба с контрреволюционерами. Бонго, возможно, слушал своим стареньким радиоприемником и поджигательские вопли станции «Свободная Европа» и дикие выдумки о действиях частей Советской Армии в Венгрии.

Я не стал больше ни о чем спрашивать Иштвана Бонго: крепость рукопожатия красноречивее слов. Этот человек пришел в нашу страну как враг и кончил войну пленником. Когда диктатор Хорти посылал его на восток, фашистские газеты тоже призывали расправиться с коммунизмом и тоже расписывали зверства нашей армии. У Иштвана Бонго было время, чтобы многое увидеть в нашей стране своими глазами и многое понять. Он узнал истинную дену фашистской пропаганды и истинные цели фашистских пропагандистов слишком хорошо для того, чтобы теперь поверить этим господам. Сама жизнь научила этого безземельного в прошлом крестьянина разбираться на будущее, где его друзья и где враги…

Ночевали мы с Томичем в маленьком городке Сом боре. Гостиницу тут не отапливали; в ресторанчике при ней на стенах висели объявления: «На пол не плевать; за умышленное битье стаканов — штраф 100 динаров».

Утром мы отправились к венгерской границе, на головной участок строительства.

— Не думайте, пожалуйста, что наш канал — это какой то гигант, — предупредил меня Томич. — Инженер Никола Марков и специалисты по технической помощи из Организации Объединенных Наций ломали голову над тем, как бы все сделать подешевле и таким образом, чтобы стройка по возможности самоокупалась до ее окончания. Вы понимаете меня?

Я признался, что не очень понимаю.

— Будем сдавать канал по участкам, — пояснил Томич. — Проложили трассу на столько то километров — сейчас же строим от нее оросительную или осушительную сеть. А это прибавка урожая. Она должна быстро окупить затраты на постройку мелиоративных каналов. Мы все подсчитали, даже то, что скот, который можно прокормить на улучшенных землях, позволит, так сказать, естественным путем удобрять каждые четыре года всю орошаемую поверхность.

Пока Томич, сердясь на толчки, чертил мне довольно сложную схему канала, машина проскочила маленький пограничный городок Бездан, и вскоре за стеной камышей сверкнула одна из проток Дуная.

Мы оказались у начала прорытого около ста пятидесяти лет назад канала, который назывался раньше

Великим, а теперь называется каналом маршала Тито. С расчистки его русла, которое решено частично использовать для трассы Дунай — Тисса — Дунай, и начинается дело.

Любопытно, что еще в 1844 году англичане построили на старом канале плотину, ловко выговорив себе получение доходов от нее в течение ста лет. И что вы думаете? Действительно, почти сто лет аккуратно, копейка в копейку, получали прибыль!

Сейчас по каналу маршала Тито, изрядно засоренному и заросшему, еле проползают небольшие баржи с дровами, сахарной свеклой, камышом. Но после расчистки он должен стать вполне судоходным.

С берегового холма я увидел небольшой землесосный снаряд. Трубы пульпопровода тянулись от него к дунайской протоке. На север через границу ответвлялось русло узкого осушительного канала. За деревьями виднелись крыши венгерского селения. К берегу приткнулась небольшая брандвахта —' плавучее жилище строителей.

Томич знакомит меня с руководителем работ Ла заром Стоилковичем. Ему двадцать четыре года. По образованию он техник. Но диплом ему дали не сразу. Три года после окончания техникума Стоилкович поработал «приправником» (нечто вроде техника практиканта) и только после этого получил право сдавать государственный экзамен.

Я спрашиваю, хорош ли землесос? Да, жаловаться не приходится. Корпус югославский, моторы английские. Производительность? Большая — шестьдесят кубометров в час! (Мне невольно вспомнились наши сталинградские землесосы, дающие тысячу кубометров в час.) На этом участке трассы, немного подальше, работает еще один такой же землесос, а третий… увы, его не успели вывести во время спада воды, и он, к сожалению, обсох на мели.