Сергей Герман - Гребаный саксаул (СИ)

Рядом с водителем сидела молодая толстая тётка и смотрела в окно.

Потом сказали, что это - главный бухгалтер завода.

Подъезжая к Чимкенту начался снегопад. Автобус буксовал, мы толкали его, потом пили водку, снова откапывали.

Водка была теплая, от неё тошнило. Закуска плыла перед глазами. Я смотрел на главбухшу и читал ей стихи:

Скука... Скука...

Гармонист пальцы льет волной.

Пей со мною, паршивая сука,

Пей со мной.

Идрис уговаривал меня.

- Оставь её в покое. Неудобно...Ссадят.

- Водка есть? - спрашивал я своих попутчиков. - Наливай!

Излюбили тебя, измызгали -

Невтерпеж.

Что ж ты смотришь так синими брызгами?

Иль в морду хошь?

Как бы ни было к ночи добрались до Чимкента. Мы были вымотанные и пьяные. Естественно, что в никакую часть я не поехал.

В доме Идриса мне постелили на жёстком диване, и я долго скрипел пружинами, пытаясь представить, что меня ждёт в части. Проснулся рано. Блеклый сумрак заливал комнату. В зале гулко били часы.

Утром, мы чинно пили чай. Мать Идриса положила на стол лепёшки. К ним желтое масло. Конфеты.

Во дворе злым голосом залаяла собака. Пришёл друг Идриса, по имени Саня. От него пахло марихуаной.

Я сказал, что мне пора.

- Понятно, - сказал Саня. – Есть такая профессия… Конопли с собой дать?

- Я не травлюсь,– быстро ответил я. - Спортсмен, веду здоровый образ жизни. - Лучше дай денег.

- Понятно! - ухмыльнулся Саня, - но денег не дам. Всё равно отберут, или дембеля или офицеры. Потом обязательно напьются и подорвут оборонную мощь СССР.

Идрис объяснил, как добраться до части. Мы попрощались.

Через полчаса я понял, что заблудился.

Набрел на какого-то старика, сидевшего у ворот дома.

Спросил, как пройти к авиационной части? Старик ответил как то странно:

- Иди на лай собаки, сынок, а не на вой волка. В общем два квартала прямо, потом налево до остановки. Любой автобус, остановка «Горка».

* * *

Курорт я себе представлял немного иначе. Над частью стояли тяжёлый гул и грохот. Взлетающие «МиГи» и «Сушки» врубали форсаж и исчезали в грохочущем небе. Шли полёты.

Я доложил о прибытии дежурному по части. Он махнул мне в направлении казармы.

Я поправил лямку вещмешка и распахнул скрипучую дверь казармы, похожей на барак.

Зашел к старшине. Доложил. Отдал ему аттестаты. Затем направился в кубрик.

Первый, кого встретил был Андрюха Ильченко. Он ползал между кроватями с тряпкой, профессионально замывая грязь.

Я поздоровался. Андрюха смутился, будто я застал его за чем-то постыдным. Но это я понял позже.

Я оказался невольным свидетелем его слабости. С этого момента он стал меня ненавидеть.

Часть была как часть, как и большинство советских батальонов, полков, дивизий. Среди срочников преобладали плохо говорящие по-русски азиаты, и гордые самолюбивые кавказцы. Азиаты боялись офицеров и мечтали о работе «хлэбарэзом». Горцы вообще никого не боялись и работать не хотели. Каждый из них стоял за другого, словно все они были братьями.

«Деды» ходили ухоженные, выстиранные и отглаженные. Молодёжь с грязными шеями, руками и ушами. Поголовно все: узбеки, таджики, кавказцы, русаки, «старики» и «молодёжь» грезили дембелем.

Ночью, после отбоя, казарму заполняла вонь смердящих портянок и миазмов, извергаемых солдатскими кишечниками.

Поспать в первую ночь мне не дали.

Около двенадцати ночи закончились полёты. Меня разбудил удар сапога по спинке кровати.

Я поднял голову. Перед кроватью стоял нетрезвый субъект с сержантскими лычками.

- Кто такой, почему не докладываешь?

- А ты кто такой?

- Я старшина роты.

- Не физди, сержант. Старшине я доложил.

- А ну встал!

Я встал. Одел галифе и сапоги. В кубрик уже подтягивались зрители.

- Упал! Отжался.

Я, молча, ударил его в челюсть.

Сержант перелетел через кровать. Ноги, обутые в начищенные кирзовые сапоги торчали из-под кровати. Стало тихо. Хлопнула дверь. В расстёгнутых шинелях, грохоча тяжёлыми сапогами, по коридору прошли несколько солдат. Они остановились перед кубриком. Взглянули на лежавшего сержанта.

- Кто тут из Новороссийска? - Рыжий ефрейтор повернулся ко мне, - Ты?

- Я из Новосибирска.

- Жалко, - сказал он. Ну да ладно. Если что обращайся. Я Мишка Беспалов, из полка.

Беспалов с коллегами ушли не попрощавшись.

Кто-то из них бросил поднимающемуся сержанту:

- Говорили тебе, Савоська, не беспредельничай!

С тех пор меня почти не трогали. Кое с кем из дедов я даже подружился. Среди них были совсем неплохие парни. Но с сержантом Савостиным мы друзьями так и не стали. При случае он не упускал возможности на меня наорать, но в драку не лез.

В ленинской комнате незнакомый старшина-сверхсрочник рисовал портрет. Делал это он очень своеобразно. С какого-то старого портрета он снял часть краски и сверху нанёс новую. Через слой краски проглядывало лицо, отдалённо напоминающее профиль самого художника.

Сверхсрочник спросил:

- Узнаёшь?

Сказать бы честно: «Да фуй его знает! Чурка какой-то…» Но, скорее всего где-то в глубине души я всё-таки был интеллигентом и поэтому произнес что-то туманно-обтекаемое: «Возможно...наверное...скорее всего...»

Не выдержав моего мычания, старшина торжествующе выдохнул:

- Это — Ленин!

Я опешил. Вождь мирового пролетариата в его исполнении смахивал на казаха.

Сходство с вождём мирового пролетариата, на мой взгляд, исчерпывалось только обширной лысиной и галстуком в горошек.

Стесняясь я спросил:

- А чего же он такой загорелый?

Старшина задумался.

- После Италии. Он же там жил. На острове Капри.

Я сказал, что вообще-то на Капри жил Горький.

Но художник не расстроился:

-Это малозначительная деталь. Художник не фотограф. Он не должен зацикливаться на мелочах, ровно также, как и на вырисовывании пуговиц.

На второй день я увидел знакомое лицо. Это был Рашид Багаутдинов. Татарин. Из Грозного. Главная черта его характера - чувство собственного достоинства. Даже сержанты в учебке стеснялись приказать ему мыть полы.

Рашид, зашёл в роту к старшине. Через закрытую дверь я слышал громкие голоса, раскаты смеха. Минут через десять Рашид вышел.

Мы обнялись. Рашид угостил меня сигаретой с фильтром. Он жил за пределами роты. На аккумуляторной станции. Там же спал и ел. Приходил в роту только за письмами.

Рашид производил впечатление очень надёжного человека. В дополнение к своей надёжности он был ещё и чертовски обаятелен.

На него хотелось равняться. Походить.

* * *

Командир отдельного батальона, подполковник Боярский - маленький, толстый, с рыжими ресницами. Ему за сорок. Зелёного цвета китель, с голубым ромбиком педагогического института, обтягивал круглый живот. Он был похож на Мюллера в исполнении актёра Броневого. Сходство дополняли глазки навыкат.