Сердце Шивы (СИ)

- Во время обряда похорон вдова взойдёт на костёр вместе с телом мужа.

Анна замерла в ужасе:

- Но… это же… Зверство какое!

- Миссис Штольман, не торопитесь осуждать. Я уже говорил вам, что в этой стране всё не то, чем кажется на первый взгляд. Вы ничего не знаете о Сати Дакшаяни?

Разумеется, она ничего не знала. Профессор настоял, чтобы они отъехали в тень деревьев подальше от погребальной процессии, и начал свой рассказ:

- Юная красавица Сати была дочерью Дакши. Любой из богов был бы рад взять её в жёны. Когда Сати достигла совершеннолетия, отец разослал приглашения всем богам на её сваямвару.

- Сваямвару?

- Это обычай, при котором невеста сама выбирает себе жениха. Дакша пригласил всех. Кроме бога Шивы.

- А почему?

- Шива был не тем женихом, которого отец желал для красавицы-дочери. Грязный бродяга, проводящий время в сомнительном окружении и предосудительных занятиях. Его всё время видели в местах кремации и на кладбищах.

Что-то вдруг больно кольнуло внутри.

- Или в мертвецкой доктора Милца, - пробормотала Анна.

- Что вы сказали?

- Не обращайте внимания, это я о своём. Так что красавица Сати?

- А Сати любила только Шиву. И никто другой ей не был нужен. Увидев, что его нет среди гостей, она взмолилась ему, прося появиться, и бросила вверх свадебную гирлянду.

- И что? - с нетерпением спросила Анна.

- Шива явился. Он поймал гирлянду, и Дакша вынужден был отдать дочь ему. Но это лишь положило начало вражде. Однажды, совершая жертвоприношение, Дакша снова пригласил всех богов, кроме Шивы. Сати явилась сама и спросила, за что подвергли бесчестию её мужа. На это Дакша ответил, что Шива не достоин быть среди богов. Тогда защищая честь своего мужа, Сати сама кинулась в костёр, принося себя в жертву.

Анна замерла от ужаса:

- Ох! И она умерла? А Шива?

- Шива в ярости явился в дом Дакши, убив всех присутствующих. Потом выхватил из огня обугленное тело любимой и, держа её на руках, стал в безумии танцевать танец смерти. И земля содрогнулась от этого танца.

Анна содрогнулась тоже.

- Увидев, что горе Шивы угрожает миру, Вишну рассек тело Сати на части, и оно упало на землю. Перестав ощущать тяжесть тела в своих руках, Шива остановился.

- А дальше? Что стало с ним дальше? - судьба Шивы вызывала беспокойство.

- В своём горе Шива стал отшельником и удалился на гору Кайлас, не желая больше видеть никого. Но бесконечен круговорот сансары. Сати воплотилась вновь – в теле прекрасной Парвати. Парвати всегда любила Шиву и знала, что суждена ему, но чтобы преодолеть его отчаянье и вырвать из аскезы, ей пришлось пройти настоящее подвижничество, следуя за любимым. Её самоотверженность тронула Шиву, он обратил к ней свой лик и ответил на её любовь. Они зажили вместе на горе Кайлас, проводя время в философских рассуждениях и предаваясь любви.

Анна почувствовала, что против воли краснеет.

- Что с вами, миссис Штольман? Вам нехорошо?

Она с усилием улыбнулась:

- Вы были правы, профессор. Эта страна мне куда ближе, чем кажется. Я просто узнала в вашем рассказе свою историю.

- Ваши родители были против вашего выбора?

- Совершенно. Образ жизни и занятия Якова Платоновича всегда казались им предосудительными.

Молодой учёный с удивлением взглянул на неё:

- И вы пошли путём духовного подвижничества, чтобы быть с ним рядом?

- Ну, можно и так сказать, наверное.

- О, да! – сказал он восхищённо, поднимая красивые дугообразные брови. – Я вижу в вас черты прекрасной и нежной Парвати – богини любви и созидания.

Многие восхищались талантами Анны, её удивительным даром. Но редко кто с такой непосредственностью отмечал её красоту. Это было лестно!

- А что было дальше с Шивой и Парвати?

Стивенс улыбнулся какой-то горькой и таинственной улыбкой:

- Боюсь, что вы ещё не созрели до этого знания. Оно придёт к вам в свой черед, а пока… Наслаждайтесь счастьем в зените красоты и молодости.

Почему-то это прозвучало зловеще. И Анна поняла, что не хочет слышать продолжения. На глаза против воли навернулись слёзы.

- Вам плохо, миссис Штольман?

- Нет. Просто я подумала, что понимаю бедняжку Сати.

Внезапно она вновь ощутила на себе обжигающий взгляд. Ох, только не это!

- Кажется, мне пора!

- Что такое? – встревожился профессор.

- Ничего особенного. Просто Шива гневается.

Она повернула коня и поехала назад, готовая принять на свою голову все громы и молнии, какие на неё соизволят обрушить. Хорошо всё же, что по темпераменту он не так необуздан, как индийский бог. И не танцует.

И у него не четыре руки.

И кожа не синяя.

Против воли она прыснула. И тут же услышала язвительный голос:

- Вас что-то развеселило, Анна Викторовна?

- Да, Яков Платонович. Вы!

Сейчас его раздражение и ревность почему-то совсем не пугали.

Чеканное лицо. Горящие глаза. Желваки на щеках катает.

Господи, как же он красив!

И как она его любит!

========== Вместе ==========

Из сна их вырвали какие-то пугающие звуки: протяжный вой на высоких нотах, порой становившийся невыносимо пронзительным. Штольман спросонок схватился за револьвер, лежавший под подушкой, и слетел с походной кровати, путаясь в москитной сетке.

- Что? – спросила перепуганная Анна, хватая его за руку.

Он сделал ей знак оставаться на месте, а сам осторожно выглянул из палатки.

Перед палаткой стоял такой же полуодетый и взъерошенный Карим, сжимая в руках винтовку и вглядываясь в переплетение ветвей над головой

- Пфуй, шайтан! – сказал он, увидев сыщика. – Дурной албасты воет.

Суеверного страха в голосе, однако, не было.

Яков Платонович вгляделся в кроны деревьев, куда указывал киргиз, и увидел крупную рыжую обезьяну, которая, задрав морду с серьёзным и задумчивым видом, выводила нестерпимо высокие рулады. Из чащи джунглей ей вторили десятки таких же пронзительных голосов.

- Тоскливо-то как! – заметил Штольман. – Чего ему неймётся с утра пораньше?

- Он завидует, Якоп-мырза, - киргиз лукаво сощурил свои и без того узкие глаза. – У него нет молодой жена.

- У тебя тоже нет молодой жена, но если ты когда-нибудь так взвоешь… - Яков многозначительно взвесил в руке свой «бульдог».

Киргиз жизнерадостно хрюкнул.

За время путешествия в компании Штольманов Карим перестал выглядеть диким пастухом и всё чаще проявлял природную смекалку, любознательность и чувство юмора. Он даже временами начинал чем-то неуловимо напоминать Коробейникова, хотя в отличие от оного был долговязым, худым, и усы пока еще не сбрил. У Антона Андреича тоже первое восхищенное обожание начальника быстро сменилось вполне здоровым ехидством. Как-то Яков Платонович на «хороших мальчиков» разлагающе действует.