Аромат лимонной мяты. Книга первая (СИ)

Этим ее практически с порога озадачила Мелисса. Выпав из объятий Макнабб, девочка пошушукалась с ней минут десять, периодически бросая взгляды на Люциана. Говорили они очень тихо, и до мальчика, как он ни напрягал слух, долетали лишь отдельные фразы Эванс.

– …поиграюсь с магнитофоном часок? В кабинете? …альди …филармонический …Люциан …на домашнем обучении …будущей профессии. …ельма Завоевателя…

После чего, Мелисса, ободряюще кивнув Люциану, ускакала в соседнюю комнату и, выпихнув оттуда кошку, плотно закрыла за собой дверь. Макнабб же взяла ошарашенного Боула за руку, провела в гостиную, усадила на диван и толкнула следующий спич:

– Итак, Люциан, как я поняла, ты по семейным обстоятельствам учишься дома и испытываешь некоторые сложности в определении своей будущей профессии. Сейчас я дам тебе краткий тест на определение коэффициента интеллекта и тест на профориентацию. У тебя есть сорок минут, пока я сделаю пару звонков. Потом обсудим, на каких предметах тебе стоит сосредоточиться.

Заявленного времени ей не хватило. Поэтому результаты тестов Люциану пришлось проверять самому по ключу в конце сборника. Несмотря на то, что он испытывал определенные сложности в решении головоломок, поскольку никогда раньше не сталкивался с подобным видом деятельности, выяснилось, что он далеко не дурак. А профориентационный тест показал, что наилучшая профессия для него… Какого Мордреда! Журналистика?!

Люциан отрешенно смотрел на стену, автоматически гладя кошку, и подпрыгнул чуть ли не до потолка, когда вернувшаяся Мелисса села рядом и потрясла его за плечо.

– Ты чего такой взъерошенный? Тест показал, что ты годишься только в мусорщики?

– Хуже, – убитым голосом поведал он. – Только в Риты Скиттер. Мне предлагают нарядиться в мантию попугайской расцветки и перекраситься в блондинку.

– М-да, Мэрилин из тебя получится весьма посредственная. А ну, не дури! Журналисты бывают разные. Ваша Рита – это таблоид, – выдав эту непонятную фразу, девочка подбежала к Макнабб, в очередной раз записавшей очередной номер и повесившей трубку, и доложилась.

– Журналистика.

– В кабинете над столом на второй полке слева зеленая брошюра. И вот еще что… В шкафу на третьей полке стоит «Антология статей лауреатов Пулитцеровской премии». У меня есть более современное издание, так что эту можете забрать, – ответила ей женщина и вновь принялась названивать.

Еще минут двадцать ребята просидели на диване. Мелисса гладила кошку и с надеждой смотрела на Макнабб, а Люциан, просмотрев в брошюре список необходимой литературы по предметам, читал статью американского военного журналиста Уотсона(24). Да, Скиттер здесь и рядом не валялась!

Наконец, Макнабб положила трубку и, помахав в воздухе обрывком газеты, на которой записывала телефонные номера, сказала:

– Вот номер. Он не Уилкок и не Уилсет, а Уилан.

– Уилан? – неожиданно для всех нахмурилась Мелисса и, помотав головой, словно отгоняя неприятные мысли, еле слышно проговорила. – Да нет, должно быть, однофамилец.

– Мне позвонить? – уточнила Макнабб.

– Полагаю, я справлюсь, – ответила ей девочка и, взяв бумажку с номером, направилась в кабинет ко второму телефону.

***

– Какая длинная лестница, – задыхаясь, возмущался Люциан. – На каком, ты говоришь, этаже он живет?

– На девятом. И Люц, не ной, ради Христа. Никто не виноват, что лифт застрял. Радуйся, что мы не в нем. А ты, кстати, мог бы и спортом заниматься. Развалина!

– Да я дома бегал по утрам! И в квиддич играю!

– Вот именно, дома! Вот именно, бегал! Прошедшее время. А квиддичем что качаешь? Мозоль на заднице? Она у тебя, небось, рельефная, вся в кубиках.

– Знаешь что? Я тебе уши надеру!

– Сначала догони, – усмехнулась девочка и бросилась вверх по лестнице, перемахивая сразу через две ступеньки.

Люциан догнал ее уже перед квартирой профессора Уилана. Вернее не догнал, а Мелисса попросту его дожидалась, подпирая стену. Дав Люциану возможность отдышаться и разогнуться, она подошла к нужной двери и нажала на кнопку звонка.

Профессор Уилан оказался сухоньким, немного суетливым старичком с умными живыми глазами, одетым в слегка помятые домашние брюки и старомодный пуловер. Еще беседуя с ним по телефону, Мелиссе показалось, что он давно ни с кем не разговаривал и просто умирает без общения, так долго и подробно он выспрашивал, что именно она ищет. А потом принялся ахать, что, да, конечно, у него есть необходимая девочке книга. Что, нет, в открытой продаже она давно отсутствует, но у него еще остались авторские экземпляры, потому как собственно он ее и написал. И что Мелисса должна непременно приехать к нему в гости, когда ей будет удобно. Можно и сегодня, и завтра, и послезавтра. Ах, с другом? И друга захватите.

Именно поэтому она и сделала вывод, что профессор живет один. И этот вывод разбился вдребезги в тот самый момент, когда ребята прошли в гостиную большой, обставленной старинной мебелью квартиры и заметили скрюченную дрожащую фигуру человека, сидящего в инвалидном кресле.

«Все-таки не однофамилец!» – тоскливо подумала Мелисса, почувствовав, как рядом вздрогнул от неожиданности и ойкнул Люциан.

– Не бойся, – мягко сказал ему профессор, очевидно, привыкший к подобной реакции. – Это мой сын, Финбар. Он не заразный.

– Что с ним? – глухо спросила девочка и тут же раскаялась в столь бестактном поступке. – Простите, это не мое дело.

– Ничего, – вздохнул профессор и ответил. – Одни доктора говорят Альцгеймер, другие – Паркинсон. А я, мои юные друзья, хоть и не врач, но уверен: здоровый человек, спортсмен, не может утром уйти на работу на своих двоих, а ночью оказаться в больнице в таком состоянии.

Какое-то время они молчали, а потом профессор сказал, мотнув головой в сторону кофейного столика, на котором лежал достаточно массивный сверток:

– Книгу я вам приготовил. Кстати, я поражен, что такая юная леди интересуется эпохой Вильгельма Завоевателя, а тем более столь одиозными фигурами, считающимися злыми колдунами.

– Честно говоря, я потрясена, что об этом человеке вообще есть упоминания в летописях и манускриптах.

– Вот именно что нет! Ни в официальных летописях, ни в манускриптах. Только в редких личных дневниках современников. Тогда, знаете ли, грамотных было немного. Причем только коротенькие упоминания, в стиле: «Сегодня я буду ужинать с Драконом» или «Колдун позвал меня к девяти». И что самое поразительное, все эти заметки были сделаны до события и никогда после. Словно людям стирали память. Потом, возвращаясь к этим записям, они были в ужасе, полагая, что подверглись воздействию злых чар, – профессор, сев, на своего любимого конька, преобразился; он отчаянно гримасничал и жестикулировал, словно пытаясь придать своим словам больший вес. – Я бы никогда не закончил труд всей своей жизни, если бы при раскопках в Певенси(25) мы не нашли целый запечатанный сундучок. В нем оказался дневник одного юного дамуазо(26), который мало того, что был весьма грамотен и куртуазен, но и обладал поразительно стойкой памятью.