Фредрик Бакман - Вторая жизнь Уве

Кавалер же, в свою очередь, вообразил, будто его ждет что-то вроде собеседования с начальником отдела кадров, а собеседник из него, по чести сказать, был не ахти. Вот почему, стоило Соне умолкнуть (даром что щебетала она, почитай, без передышки), в избе тотчас воцарялась такая тишь, на какую, пожалуй, способны только два мужика, один из которых ни за что не желает разлучаться с дочкой, а другому пока невдомек, что именно ему уготована участь разлучника. Под конец Соня не выдержала – незаметно пнула Уве пониже колена под столом, чтоб не молчал. Уве, оторвавшись от плошки, оторопело уставился на Соню – уголки ее глаз нервно подергивались. Тогда он кашлянул, пошарил глазами по дому, судорожно выискивая, о чем бы таком спросить старика. Одну науку Уве усвоил крепко – если не знаешь, что сказать, значит, надо о чем-нибудь спросить. Вернейший способ: хочешь заставить другого забыть о неприязни к тебе, позволь ему говорить о себе самом.

В конце концов Уве догадался выглянуть в окно – взгляд его остановился на грузовике.

– Это никак «эль десять»? – ткнул вилкой Уве.

– Ну, – буркнул дед, глядя в плошку.

– Их на «Саабе» делают, – отрывисто кивнул Уве.

– На «Скании»! – рявкнул дед, и в глазах его сверкнула обида.

В избе вновь воцарилась тишина, какую и на свете не сыскать, разве только когда сойдутся избранник дочки и ее отец. Уве уткнулся в свою плошку. Соня же пнула пониже колена отца. Старик было рассердился. Но увидев, как дергаются уголки ее глаз, не будь дурак, почел за благо избежать того, что обыкновенно следует за такими подергиваниями. Покашлял из вредности, для виду еще немного поковырялся в плошке.

– Мало ль что господин из «Сааба», помахамши мошной, фабрику укупил, – фабрика, она как «Скания» была, так и есть, – негромко буркнул он и, уже не так сердясь, отодвинул ногу чуть подальше от дочкиной туфли.

Всю свою жизнь отец Сони ездил исключительно на «сканиях». Других машин не признавал. Но вот, наплевав на годы его непоколебимой верности, «Скания» присоединилась к «Саабу» – такого предательства дед, конечно, простить ей не мог. То ли дело Уве: с того самого момента, как «Скания» объединилась с «Саабом», он вдруг страшно заинтересовался ею. Вот и теперь, жуя картошину, он задумчиво глядел на машину в окошке.

– Ну и как она? На ходу? – полюбопытствовал он.

– Где там, – буркнул дед и снова уткнулся в плошку. – В этой модели все как есть негодное. Ни одной толком собрать не могут. А в починку поди отдай – механики семь шкур сдерут, – пояснил он, глядя так, словно беседовал с кем-то, кто сидит у него под столом.

– Могу глянуть, ежели дозволите, – загорелся вдруг Уве.

А Соня впервые за все время их знакомства увидала, как сверкают его глаза.

Взгляды обоих мужиков встретились. На мгновение. После чего дед кивнул. Уве коротко кивнул в ответ. Они встали из-за стола – солидно и решительно, как если бы двое сговорились выйти во двор и казнить третьего. Не прошло двух минут, как Сонин отец воротился. Прошел, стуча своей палкой, сел на стул, неизлечимо страдавший жалобным скрипом. Посидев, степенно набил трубку, наконец, кивнув на кастрюли, вымолвил:

– Вкусно.

– Спасибо, отец, – улыбнулась она.

– Ты стряпала, не я, – заметил он.

– Я благодарю не за ужин, – ответила она и, собрав плошки, ласково чмокнула старика в лоб, одновременно высматривая во дворе Уве, который как раз нырнул с головой под капот грузовичка.

Отец ничего не сказал, лишь негромко фыркнул, встал с трубкой в одной руке, другой взял со стола газету. Направился было в гостиную, на кресло, да замешкался на полпути, встал, опершись на палку.

– Рыбачит? – буркнул наконец, не глядя на Соню.

– Да вроде нет, – ответила она.

Отец кивнул сурово. Тихо постоял еще.

– Значица, нет. Ну, не беда, небось научим, – пробормотал наконец, сунул трубку в рот и скрылся в гостиной.

Большей похвалы от отца Соня в жизни не слыхала.

– Он жив? – заполошно квохчет Парване, подлетает к сугробу (насколько позволяет беременное пузо), заглядывает в дыру.

– Я не ветеринар, – говорит Уве.

Говорит, впрочем, без ехидства. Просто информирует. А сам изумляется: ну, баба, ну везде поспевает. Только наклонишься глянуть, что там за отверстие в сугробе, будто кошачий лаз, она уж тут как тут. На собственном дворе покоя нет.

– Да вытащи же ты его! – кричит она, хлопая Уве варежкой по плечу.

Уве, скривившись, сует руки поглубже в карманы. Ему все еще тяжело дышать.

– Еще чего, не буду! – отказывается.

– У тебя с головой все в порядке? – накидывается Парване.

– Да просто мы с котами не больно ладим, – информирует ее Уве, зарываясь каблуками в снег.

Тут она разворачивается к нему и смотрит так, что Уве нехотя отодвигается подальше от ее варежки.

– Может, в спячку залег? – пытается пошутить он, заглядывая в отверстие. И добавляет: – А нет, так по весне оттает…

Когда варежка, взметнувшись, пулей летит в него, Уве отмечает про себя, что мысль встать на безопасном расстоянии была очень и очень благоразумной.

Раз – Парване ныряет в сугроб, два – выныривает обратно, держа на худеньких руках промерзшую кошачью тушку. Вид – будто четыре эскимо вмерзли в облезлый шарф.

– Открой дверь! – кричит она Уве, уже совершенно выйдя из себя.

Уве только крепче упирается каблуками в снег. Нет, правда, начиная этот день, Уве как-то совершенно не планировал впускать в дом полоумных баб с кошаками, о чем как раз и собрался заявить Парване. Но та с кошаком наперевес прет на Уве с такой решимостью, что вопрос только в том, хватит ли Уве прыти отскочить – пройдет она мимо или же насквозь. Знавал Уве баб, которые не слушают, что им добрые люди говорят, но чтобы настолько! Уве снова начинает задыхаться. Борется с желанием схватиться за сердце.

Она прет напролом. Он уступает, отходит. Она топает мимо. А заиндевевшая тушка в ее руках, в гроздьях сосулек, будит в памяти целый рой воспоминаний о коте Эрнесте, и те стремительно проносятся по извилинам головного мозга Уве. Глупый, жирный, дряхлый Эрнест – Соня обожала его всем сердцем: при виде зверюги оно билось с такой силой, что положи сверху монетку, и та подпрыгнет.

– ОТКРЫВАЙ, ТЕБЕ ГОВОРЯТ! – рычит Парване и кивает Уве так, словно решила вывихнуть себе шею.

Уве, точно под гипнозом, выуживает из кармана ключи, будто уже не владея собственным телом. Будто голова его вопит: «СТОЙ! КУДА?!» – а туловище назло ей продолжает идти, словно взбунтовавшийся подросток.

– Неси одеяло! – командует Парване и врывается в дом, не разуваясь.