Unknown - Аромат лимонной мяты. Книга первая (СИ)

Критическим взглядом оглядев портреты бывших хозяев кабинета, девочка подумала, что здесь, видимо, имел место комбинированный вариант.

Что до прижизненных живых портретов, то они запечатлевали мага в его конкретном возрасте, как отдельное существо. Такой портрет мог оперировать только теми воспоминаниями, что у него были на момент написания картины, и был лишен возможности путешествовать по другим картинам. Считалось, что создание прижизненных живых портретов негативно отражалось на психике изображенного волшебника.

Если портрет был нарисован после смерти мага, ожить он просто не мог.

Отвлекшись от созерцания живописи, Мелисса продолжила осмотр комнаты. В центре нее стоял громадный письменный стол на когтистых позолоченных лапах с большим креслом-троном. Его сидение и спинка были обиты красным бархатом с золотой бахромой. За креслом, на высокой жердочке сидела большая алая птица, с длинным хвостом, золотыми когтями и клювом.

– Это феникс. Правда, он великолепен?

Сзади тихонько подошел Дамблдор. На директоре была ярко-красная мантия, затканная золотыми пчелами, и такой же высокий колпак, на ногах — парчовые туфли с загнутыми носами. Он с такой счастливой улыбкой смотрел на Мелиссу, словно видеть ее сегодня было для него огромной радостью.

– Весьма. И потрясающе сочетается с вашей мантией, — ответила девочка и подумала: „Да у него мания величия! Трон в Большом зале, трон здесь. Мантия, как у Наполеона в день коронации, только горностая не хватает. Или пчелы — это отсылка к Меровингам(1)? Тогда мания величия в квадрате!“

– Присаживайся, — директор указал ей на кресло для посетителей. — Мы сейчас с тобой попьем чаю и побеседуем.

Пока Дамблдор ставил на стол чайный сервиз с бегущими по белому фарфору фигурками кентавров и вазочки с карамельками, внимание Мелиссы привлек портрет мрачного мужчины, который пораженно уставился на нее.

Да, она уже видела его раньше, в доме Блэков. Вальбурга пояснила ей, что это портрет их предка Финеаса Найджелуса Блэка, который в начале века был директором Хогвартса. В тот день девочка попыталась с ним поговорить. Однако нарисованный Блэк, оказавшийся более гордым и высокомерным, чем Вальбурга во плоти, схожего желания не выказал и лишь задрал нос, отвернулся и ушел с портрета прочь. Сейчас, тем не менее, он выглядел взволнованным: подмигивал, подавал какие-то знаки, прикладывал палец к губам.

– Тебя заинтересовали портреты? — спросил директор, заметив, что девочка отвлеклась, и проследив ее взгляд.

– Люблю хорошую живопись. Правда, предпочитаю импрессионистов, — поддержала светскую беседу Мелисса и, вовремя вспомнив о своем мнимом невежестве, нерешительно произнесла. — Это что-то вроде колдографий?

– О нет, гораздо более сложное и интересное волшебство, — Дамблдор, неожиданно заговоривший лекторским тоном, откинулся на спинку кресла. — Они обладают личными воспоминаниями, умеют говорить, в отличие от колдографий, которые с людьми не контактируют, и переходить из рамы в раму любых картин в пределах одного здания. Некоторые весьма интересные собеседники. Но при разговоре с портретом нужно быть осторожным и помнить, что если он сам начинает рассказывать о каком-либо событии, то это воспоминание теряется навсегда. В ответ же на конкретный вопрос – нет.

Информация была в новинку: стала понятна ошибка, допущенная в давней беседе с лордом Блэком. Ведь никаких конкретных вопросов она не задавала, а лишь канючила что-то вроде, ну поговорите со мной, ну расскажите мне что-нибудь. Фактически она вынуждала бедного Финеаса инициировать разговор, гарантированно обеспечивающий ему ранний склероз.

„Дура!“ — обругала себя девочка, бросив виноватый взгляд на ехидно ухмыляющегося лорда Блэка, сделала себе пометку при первой возможности извиниться перед ним, а заодно решила уточнить на будущее:

– А если обсуждается широкая тема? Допустим, вопрос прозвучит так: чем вы занимались в тысяча, например, девятисотом году?

– Что ж, в таком случае воспоминания не пострадают.

Мелисса на мгновение задумалась и потерла подбородок, припоминая, что в доме Лили и Джеймса тоже были портреты и движущиеся картины, кажется, даже в ее детской. Интересно, где они? Помнят ли об одном прелестном томном вечере? И если да, истинны ли эти воспоминания?

– А что еще они могут? Например, преподавать в школе? Или свидетельствовать в суде? Или продолжать работать по специальности? Например, если изображенный был целителем, он же может консультировать и с холста! А портрет можно заколдовать? Или уничтожить? Или, я не знаю, копировать? — затараторила Мелисса с энтузиазмом неофита.

Положа руку на сердце, было все равно, может портрет зарабатывать на жизнь болтологией или нет. Ее интересовал лишь вопрос, касающийся правосудия, в общем, поэтому она его и воткнула в середину, чтобы не слишком выделялся.

– Ну, — протянул Дамблдор, слегка поморщившись от подобной активности и любознательности, — в Мунго частенько обращаются за советами к великим целителям прошлого. А что до суда, как председатель Визенгамота могу тебя заверить, слова портрета не могут быть свидетельством. Ведь нет возможности доказать их истинность. И, конечно, портрет, как любой обычный предмет, можно уничтожить или наоборот — заколдовать так, что он будет неуничтожим.

– Обычный? — непонимающе нахмурилась девочка. – А! То есть холст и подрамник изначально не волшебные. А изображение можно заколдовать?

– Его можно поймать и заставить замереть, но данный способ относится к темной магии, к некромантии, — вкрадчиво, с кажущейся мягкостью ответил Дамблдор и перевел тему разговора. — У тебя весьма пытливый ум. Почему же с такой тягой к знаниям ты выбрала Слизерин, девочка моя?

Подобная фамильярность покоробила. Мелисса еле удержалась, чтобы не скривиться, и, мысленно дав себе зарок проклясть трепливую шляпу, ответила:

– Люблю сочетание зеленого и серебряного, сэр. Оно мне идет.

Директор в изумлении уставился на девочку. Он знал о том, что девочка заставила колпак Годрика распределить ее на Слизерин и подобного ответа не ожидал. Почувствовав его недоумение, Мелисса, по-прежнему разглядывавшая убранство кабинета, кратко пояснила, словно это все объясняло:

– Я же девочка.

Дамблдор прокашлялся, поставил перед ней чашку, налил в нее ароматный чай и подвинул вазочку с лимонными дольками.

– Угощайся.

Мелисса взяла чашку, поднесла ее поближе, внимательно рассмотрела движущуюся картинку и поставила обратно.

– Извините, у меня спортивный режим. Нельзя сладкого, да и воды лишней тоже. Как говорит наш тренер, секунду на зубах — вечность на бедрах.