Эдуард Коридоров - Маленькая рыбка в океане

Кроме, разве, Полковника. Но ведь он не стал со мной говорить о маме. Он цыкнул зубом и сказал: учи устав, Котенок. У мученика нет ни ближних, ни дальних, нет ни боли, ни радости, нет ни жизни, ни смерти, есть только враги – нечистые, и есть только долг – убивать их, пока милосердный Лох не заберет тебя на небо, в сады, где текут ручьи, и не обрушит в пекло твоих врагов. В возмездии – основа краткого существования мученика. Это я помню наизусть, в этом я клялся кровью, но в момент клятвы я напрочь забыл о том, как трудно без меня маме. Пусть побег мне простится. Полковник ни за что не отпустил бы меня, я это понял. И я уловил, что Полковник меня жалеет, только не хочет, чтобы это видели все вокруг. В сердце мученика нет места жалости, трусости и сомнениям.

Длинными перебежками я приблизился к заболоченной речке, которая перерезала расположение нашей части. Рюкзак хорошо сидел на спине, мощными вдохами я вгонял в себя резкую, дрожащую прохладу, изо рта шел чуть заметный пар. Через речку был путь по невысокому мостику, я ходил по нему тысячу раз, но сейчас это опасно. Над мостиком установлена видеокамера, и дежурный по штабу заметит меня. Нужно идти вброд. Промочу ноги, но ничего, в лесу, убежав подальше, разведу костер и высушу легкие кожаные «вездеходы». А в сапогах далеко не ушагаешь.

Там, за речкой, у резервных ворот, находится караульный пост, где сегодня должен коротать ночь Красавчик. Вот тут я рисковал. Если Красавчика по какой-то причине в карауле не окажется, если Доктору взбредет в голову оставить его в медсанчасти, пиши пропало. Придется под прицелом автоматически наведенных пулеметов и под присмотром все тех же видеокамер кромсать проволоку и зайцем прыгать по заминированной полосе, наудачу. И очень даже не факт, что после всего этого от меня останется хотя бы клочок гимнастерки.

Но выжидать удобного стечения обстоятельств было невмоготу. Решил – так решил. Смерть, причиненная оружием, – удел достойных. В любом случае.

Я подкрался вплотную к караульной будке и не торопясь восстановил дыхание. Перед будкой чуть покачивался яркий колокол света. Сейчас я встану в этот колокол и помашу руками – караульный увидит меня на мониторе и обязан будет взять меня на прицел и окликнуть.

«Котенок? – не по уставу спросил Красавчик, это был он. – Ты чего?»

В динамиках слышно было, как он снимает с предохранителя автомат. Дружба дружбой, а служба службой.

«Дело есть, – сказал я. – Выйди, скажу. Только в штаб погоди докладывать. И не шуми сильно».

Случись такая история, если бы я стоял в карауле, – доложил бы в штаб немедленно. И пульнул бы по нарушителю без раздумий, как того требует устав. Даже по Красавчику пульнул бы. Не зря же сказано: сегодня нарушишь закон в пользу своего, завтра – в пользу нечистого.

Но Красавчик – действительно слабак. Он из тех, кто не создан для войны. Потому и пригрелся у Доктора.

Пускай слабость Красавчика пойдет мне на пользу. Я-то ничего дурного не делаю. Мне просто нужна свобода.

Форменная одежда сидела на Красавчике как на корове седло. Выйдя из караулки, он остановился на границе света и тени, и его белоснежное лицо мягко светилось, как светится луна в самый глухой ночной час. Пушистые ресницы удивленно хлопали, гоня волны света мне навстречу. И зачем всемилостивейший Лох награждает мужчин бесполезной красотой? Сколько из-за нее Красавчику перепадает насмешек и неприятностей. Но у него хотя бы защитник имеется – Доктор.

«Т-ты чего?» – повторил Красавчик, слегка заикаясь. Он всегда заикается от волнения.

Я уже рассказывал ему о маме. Мы частенько ходили с ним на берег речки, в камыши, и сидели там, глядя на воду и лениво перебрасываясь фразами так, ни о чем – о том, что было сегодня, о жестоком Капитане-2, о Полковнике, о Докторе. О Майоре и ребятах мы говорить не любили – и так все ясно, чего там. С тех пор, как стала вспоминаться мама, я чуть не каждый вечер звал Красавчика на речку. За день накапливались все новые крупицы памяти. Я вспомнил в мельчайших подробностях ее лицо, руки, одежду, я видел, как она полулежит в своем вечном кресле, видел ее скорбную улыбку, контраст между потрескавшимися, состарившимися губами и молодым упругим лицом. Но как ее зовут и почему она не может двигаться, – этого я не мог вспомнить, как ни силился.

Красавчик терпеливо выслушивал меня и не переставал хлопать девчачьими ресницами. О своих родителях он не помнил ничего. Полный ноль. Такое ощущение, что я здесь, в нашем лагере, и родился, удивленно говорил Красавчик. Мы попробовали осторожненько повыспросить ребят об их прошлом – но те в ответ лишь крутили пальцем у виска. И они были правы. Мученику не пристало думать о постороннем.

«Я решил уйти из части, – сказал я Красавчику. – Мама там совсем одна. Мне надо к ней».

«Т-ты чего? – в третий раз прошелестел Красавчик и сморщил нос, как будто приготовился заплакать. – А как же клятва? Ты ничего не успеешь сделать для мамы. Тебя поймают и отдадут под суд. Сам знаешь, что такое военное лохосудие. От него снисхождения не жди. Оттуда живыми не возвращаются».

«Отсюда тоже».

Красавчик горестно помотал головой. Уж кому-кому, а ему помирать не хотелось. А отвечать за мой побег, как ни крути, придется.

Одним движением я сорвал с него автомат, уроки Капитана-1 не прошли даром. И саданул по светло-каштановым отросшим волосам, Доктор позволял ему вольности. Прости, Красавчик. Но теперь с тебя взятки гладки. За такую оплошность не расстреляют. Разве что посадят в яму на месяц-другой.

Я прихватил и автомат, и сумку с магазинами – на случай погони. А не понадобятся – брошу. В караулке было тихо, этот дурачок и впрямь не отправил сообщение в штаб. Значит, времени у меня вагон.

Я усадил обмякшего Красавчика на стул, связал его. Немного поколебался, но рот затыкать не стал – пускай кричит, если захочет.

Представил, как заохает, засуетится Доктор над своим любимчиком. Хорошо, когда есть кому над тобой суетиться. Бедная моя мама.

За воротами сплошной стеной стояли невысокие темные заросли. Позади, далеко за речкой и спящей казармой бесшумно лежало море, и только ветер изредка доносил до меня его пряное дыхание.

Я до дыр доизучал секретную карту, которую прихватил во время последних учений из подводной капсулы. Мне следовало двигаться в сторону, противоположную морю. Конечную цель я тоже хорошо себе представлял – название нашего поселка, в отличие от маминого имени, вспомнилось почти сразу.

Взяв хороший темп, я врубился в заросли. Теперь следовало бежать, бежать и бежать, и внимательно следить за дыханием. Я и бежал. За спиной чуть раскачивались вещмешок и автомат, по бедру мерно хлопали фляжка и сумка с тремя магазинами к автомату. Я все бежал и чувствовал, как где-то внутри медленно растет, воздушным шаром распирая грудь, новое, подымающее над землей чувство. Как он называется? – гадал я между делом.

Читать дальше