Екатерина Кронгауз - Я плохая мать? И 33 других вопроса, которые портят жизнь родителям

Ежеутренний ритуал: Лева рассматривает свои фотографии в айфоне и на компьютере. Они там с его рождения – он вспоминает, как он двухмесячный летел на самолете, как мы жили в другой квартире и он слушал музыку; его любимая история, как он плакал в другом самолете, потому что у него болел живот, – ему было полтора (на эту тему есть отдельное видео). Он помнит все, что происходило с ним с рождения, потому что айфон хранит по три фотографии на каждый его чих; его память смешалась с фотографиями, и я уже не могу отделить, что он помнит на самом деле, а что – только потому, что все время смотрит на это. Я даже не уверена, что это вообще можно отделить и что это имеет какое-то значение. Я переживаю, что каждый раз, когда происходит что-то прекрасное или знаменательное, рука тянется к айфону: вот он пошел, вот он рыдает, вот я красивая, вот они красивые и смешные, вот прекрасный закат, вот чужая свадьба, даже похороны хочется зафиксировать. Я боюсь: если все фиксировать не в голове, то что же останется в голове? И что есть теперь моя голова? Разве семейная память и история – это то же самое, что “Взгляд назад”, который фейсбук сделал в начале 2014 года (приложение на основании статистики и твоих же фотографий выдает тебе мини-фильм про главные события твоей жизни на фейсбуке за пять лет)? Хочется думать, что нет, не то же самое. Но я снова пересматриваю его и вижу: во-первых, эти пять лет и есть главные в моей жизни, во-вторых, это и есть самые главные события.

Виртуальный мир не просто вошел в мир реальный, а давно им стал. Все мировые университеты исследуют, как именно он влияет на нашу жизнь, на будущее, на устройство памяти, на восприятие жизни, на отношения. И каждый новый результат этих исследований говорит о том, что изменения уже необратимы. И неважно при этом, как вы ограничиваете своего ребенка, дети вокруг все равно меняются и уже изменились.

Ученые из университета Эссекса обнаружили, что, если люди ведут личный разговор и при этом их телефон находится в поле зрения (на столе или где-то поблизости), они меньше доверяют друг другу и меньше чувствуют эмпатию, чем те, у кого телефонов в поле зрения нет. И что трое из пяти пользователей смартфона проверяют его чаще, чем раз в час. Ученые из Калифорнийского университета совместно с учеными из Принстона аккуратно говорят: “Еще слишком рано делать выводы. Но сегодняшние молодые, возможно, лишаются опыта, который помогает им развивать эмпатию, понимать эмоциональные нюансы, считывать социальные сигналы – такие как выражение лица и язык тела”.

Ученые из других мировых университетов, правда, недавно рассказывали, что в семьях с близостью, высоким уровнем эмпатии и доверия исчезает секс, так что неизвестно, что лучше – телефон или доверие. Ученые из третьих американских университетов рассказывают, что эмпатия и телефоны – это ерунда по сравнению с засильем интернет-порнографии, десакрализации секса: секс становится таким доступным и не требующим усилий, что сам по себе исчезает. Ученые исследуют детей и с удивлением сообщают, что они больше не разговаривают друг с другом по телефону, а только переписываются – часто, коротко и все больше картинками. Но что дети – мы больше не говорим часами по телефону с друзьями: основные новости все и так знают, даже то, что я вчера сделала новую порцию настойки бурбона на вишне, все уже знают из фейсбука, а многие так даже лайкнули. Количество чужих мнений, мыслей и историй на минуту жизни выросло настолько, что непонятно, зачем еще разговаривать. Лайкнул ребенка друга – уже как бы в гости сходил, здоровьем поинтересовался, за ухо потрепал, улыбнулся в ответ на смешную историю.

Мы учим детей писать ручкой на бумаге, а я первый раз увидела почерк своего мужа года через полтора после свадьбы; я до сих пор узнаю почерк любого моего одноклассника, а живу с человеком, чей почерк видела один раз, и не факт, что увижу еще, и вряд ли когда-нибудь узнаю.

Когда я прихожу на работу и здороваюсь – никто не отвечает, все сидят за компьютерами в наушниках, максимум – поднимают правую руку. И это при том, что лет до десяти точно мы все жили вовсе без компьютеров и плееров. Проверяю почту, фейсбук, прохожу по десяти бессмысленным ссылкам на тему того, как жить в тридцать, как не отвлекаться на работе, кто что нового сказал про Украину и как отказаться от фейсбука. Коллега, сидящая рядом со мной, говорит: “Посмотри, пожалуйста, в почту”. Проходит минута, и я говорю: “Ну да, можно три, хотя четыре было бы лучше”. (В почте она спрашивает меня о гонораре автору за небольшой материал.) Раздается звонок, без “здрасьте” и “до свиданья” муж спрашивает: “Ну что, U107 или U106?” – “107”, – говорю я, и он отправляется за синей краской для кухни, которую мы долго выбирали по почте. Главный редактор раз в несколько минут вскрикивает: “Ого!” и “Вот сука!” и кидается мышкой, на пустом месте среди всеобщей тишины перевешивается через стол и говорит ответсеку: “Чего ты такая злая?” Еще через минуту подруга-редактор, сидящая за моей спинои, поворачивается ко мне и спрашивает: “Правда?” – “Ага”, – говорю я, мы смеемся, потом я поворачиваюсь и продолжаю писать подробности дурацкой сплетни в чате.

Еще через 20 минут мы молча встаем и идем обедать, договорившись об этом в чате. Перед нами в очереди стоит наш коллега, уткнувшись в телефон, он молча набирает себе еду, платит карточкой Pay Pass и, не поднимая глаз от телефона, садится в углу.

Человек с телефоном больше не выглядит одиноким, скорее – самодостаточным. Совершенно ясно, что человеку с телефоном не нужен другой человек.

Он выглядит даже менее одиноким, чем пара, уткнувшаяся каждый в свой телефон. Кстати, два года назад в Амстердаме открылся ресторан со столиками только на одного.

Навигатор молча ведет меня мимо пробок, облачные сервисы помогают мне слушать музыку в машине, ничего не скачивая и ничего не храня, приложение для парковок помогает быть законопослушным. По-настоящему потерянной я чувствую себя теперь, только когда телефон садится. А как я продлю парковку через час? Они же даже не пришлют уведомления, что парковка заканчивается. А куда мне идти – я отметила себе точку на гугл-карте, да и адрес в почте, а телефон человека, к которому я иду, – в чате в фейсбуке? А как мне позвонить? А чей телефон я помню? А что мне делать?

Возвращаясь домой, я перед дверью проверяю почту и фейсбук и прячу телефон. А потом Лева находит телефон в сумке и, пока я готовлю ужин, звонит своему папе, который работает в Латвии, бабушке в Израиль, другой бабушке в Чехию. Лева научился пользоваться инстаграмом, скайпом и фотоаппаратом на айфоне задолго до того, как научился говорить.