Роза Шарип - Ребёнка под опеку взяла пенсионерка

Свидания длились по 1 часу 2 раза в неделю: в среду и в субботу. Кормить ребёнка запрещалось. А так хотелось угостить! В правильности запрета я убедилась сама. Видя, что у Мариночки режутся зубки, я принесла ей сухарики. Она сгрызла полсухаря, а через 20 минут всё срыгнула.

Хотелось девочку порадовать, услышать её смех. Для этого я её подкидывала к потолку, щекотала, затевала другие весёлые игры, но реакции не было никакой. Она смотрела на меня серьёзно, молча, без тени эмоций. Она не умела смеяться!

Плакать умела. Первый раз она заплакала, когда я попыталась посадить её в коляску. Второй раз заплакала, когда я подала ей большой мяч. Потом, уже дома, я поняла, что она боится больших мячей и шаров. А коляску, она, возможно, впервые видела(?)

Приходили на свидания с детьми и другие бабушки, и непутёвые мамаши. Порой мамаши приходили нетрезвые, их не пускали, они затевали истерики, скандалы, грозились… Несколько раз видела англоговорящую семью иностранцев. Видимо, их быстро, за 1-2 недели, оформили. А я продолжала ходить.

Наслушалась там разных тяжёлых историй. Один из охранников был словоохотлив. Рассказал, к примеру, одну историю про бабушку, которая посещает внуков. Когда-то в этом же Доме Ребёнка она взяла на воспитание девочку. Девочка выросла и "пошла по кривой дорожке". Рожает детей, их не смотрит. Бабушке уже по состоянию здоровья не дают детей. И вот она ездит сюда.

Ещё он рассказал, как проходит кормление маленьких детей, которые ещё не умеют держать ложку. Детей в группе 7-10 человечков, а кормилиц – 2: воспитатель и няня. Они двоих кормят, а остальные сидят, ждут и наблюдают за процессом. Нет, дети не плачут, а только все одновременно поворачивают головки, следя за движением ложки.

Когда мы с Мариночкой гуляли на улице, из окон раздавался постоянный дружный плач.

А про мою Мариночку воспитательница рассказывала, что она такая активная: в ходунках обежит всю комнату и сбросит на пол всё, что в пределах её досягаемости. И чтобы за ней постоянно не прибирать, они привязывали ходунки к одному месту. (Боже! Как собачонку! Пишу и пла́чу!)

Знакомая женщина рассказывала, что, когда она со своим ребёнком лежала в детской больнице, там лежал мальчик из Дома Ребёнка. Ему няня сломала руку, когда переодевала. Какая мать сломает своему ребёнку руку, переодевая его? А здесь… Этот ребёнок в больнице всё время плакал. Женщины подходили, успокаивали его, но их призывали свои дети…

На свидания с Мариночкой в Дом Ребёнка я ходила в общей сложности 4 месяца! Через 2 месяца мне позвонили и пригласили в Отдел Опеки: "Вам пришёл официальный отказ!" – и без объяснений повесили трубку. У меня "сердце оборвалось". Я ехала к ним, чуть не плакала.

Мне выдали письмо, в котором всего лишь значилось, что медицинская справка потеряла силу, и мне следует снова обойти всех врачей и все диспансеры. Они ещё и юмористки! – официальный отказ! – можно же так выразиться! Заодно, со мною вместе собрать мед. заключение должны были все члены моей семьи. (Грешным делом, всё же думаю, что "шоколадка" быстрее продвинула бы мои дела. Но, во-первых, у меня, пенсионерки, было не очень много средств, во-вторых, мне это тогда в голову не приходило.)

Справки мы быстро справили, а я продолжала ходить на свидания в Дом Ребёнка. Май, июнь. Наши прогулки уже проходили на улице. Я показывала ей цветущие яблони, вишни, травку, что-то объясняла, пела песенки. Марина слушала или не слушала – не знаю. Сама она всё время молчала. Очень часто я пела ей модный тогда рингтон: "Кис-кис-кис-киса, киса-кисуня, Мур-мур-мур-Мурка, Мурка- Манюуууня." Переиначивала: "Марин-Маринка, моя Марина, моя малышка, Мари-и-и-на."

С этой мелодией у нас получилась потом интересная история. Мода закончилась, мы её перестали петь. Однажды, года через 2 или 3 уже дома, я вспомнила и снова спела Марине эту незамысловатую песенку. И тут Марина заплакала! …Трудно понять, что навеяла ей эта песенка.

Однажды по прошествии часа свидания Марину у меня не забрали, и она заснула у меня на руках. Мне было очень приятно, что она мне уже доверяет, не боится, было приятно держать её на руках сонную… Надо сказать, что, когда после свидания Марину у меня забирали, она с радостью протягивала ручонки к этой работнице. Как охранник сказал: "Это понятно: она же – кормилица!"

Я ещё думаю: возможно, документы мне так долго делали потому, что смотрели за моей реакцией, как я отношусь к девочке, не откажусь ли от своей идеи взять ребенка… Ну, что вы?! Я очень, очень хотела её взять. Я быстро прикипела к ней душой. Мне нравилось (и нравится) обнимать её, целовать нежные щёчки, маленькие нежные ручки… Мне очень хотелось её вкусно покормить… И 4 месяца в этом возрасте всё равно, что 4 года! Мы, конечно, потеряли за это время что-то невозвратное!

А работница, когда забирала от меня Мариночку, зло спрашивала: “Когда уж вы заберёте ребёнка?! Хо́дите, хо́дите, всё без толку!” Я удивлялась: как будто от меня зависит! Возможно, я одна так долго оформлялась.

Я всё время названивала в Органы Опеки, узнавала, когда же будут готовы наши документы. Меня, как всегда, "кормили завтраками". Я "напоследок" съездила к родственникам в другой город, на могилу матери. Напоследок – потому, что боялась, что с ребенком мне будут не с руки путевые тяготы. (Потом я туда смогла поехать только через 4 года, когда Мариночке исполнилось 5 лет.) По приезде позвонила в Органы Опеки, и оказалось, что я могла её забрать уже неделю назад. Но никто мне не звонил!

Конечно, я подхватилась и полетела за разрешительной бумагой, а потом сразу – в Дом Ребёнка. Мариночку переодели в одежду, которую я привезла с собой, рассказали, чем она питалась здесь и передали мне её на руки – без каких-либо торжеств и даже в отсутствии свидетелей. Моя семья тоже отсутствовала при этом событии. Муж был в длительной "командировке". сын – на практике в университете. Сама "родила", сама и увезла дочку.

Меня переполняла радость! Моя! Моя! Наконец-то моя дочь со мной! Какой это был прекрасный день – 10 июля!

Трудности мои проистекали от моего почтенного возраста и от гиперактивности Мариночки. В первый же день к вечеру у меня заболела левая рука: пережимался какой-то нерв в запястье, немели пальцы, терялась в них чувствительность. Потому что во время кормления приходилось держать её в левой руке, а правой рукой кормить – в основном из ложки. На руке она не сидела спокойно, а всё время вертелась, порывалась схватить что-нибудь, выворачивалась, стучала руками, ногами…

На третий день мне родственники привезли ходунки, с кормлением стало легче. Но было ещё много действий, которые приходилось делать левой рукой: удерживать её, когда подмываешь; спускаться по лестнице в подъезде, держа в левой руке Марину, в правой – коляску, много действий двумя руками… Болело долго. Потом само прошло, уж и не помню, когда. Да и не важно было это для меня. Важно было, что Мариночка со мной. Есть кому петь песенки!