Джей Кристофф - Империя вампиров

– Как ты смеешь мне перечить? Серебряная сестра ничем не владеет, не стяжает земных благ. Подчиняется старшим.

– Я еще не в Серебряном сестринстве, – с вызовом проговорила девушка.

Настоятельница ударила ее снова – так, что даже я вздрогнул, а от следующей оплеухи сестра-новиция упала на колени. И без того страшное лицо настоятельницы и вовсе перекосило от злости, когда она пригрозила:

– И не войдешь в него, если не оставишь своего высокомерия!

– Славно! Не больно-то хотелось!

– Кто бы сомневался! Но для приблудной дочери в этом мире есть два места, Астрид Реннье! Либо на коленях у алтаря Господа, либо на спине в борделе!

В конюшне воцарилась пугающая тишина. Астрид свирепо смотрела на настоятельницу снизу вверх. Халид явно не спешил заступаться за новицию, но вот я был тот еще дурень…

– Прошу прощения, – сказал я. – Если конь принадлежит доброй мадемуазель…

– Никакая она не мадемуазель, – отрезала настоятельница. – Она сестра-новиция Серебряного сестринства. Ей принадлежит разве что ряса. Она не заслуживает ничего, кроме наказания, которое и получит, а ты прикуси язык, если не желаешь разделить его с ней.

– Не вмешивайся, де Леон, – велел мне Халид.

Я в нерешительности посмотрел на настоятеля, а Шарлотта тем временем достала из рукава облачения кожаный ремень с коротким и острым наконечником.

– Моли Бога о прощении, – приказала она девушке.

Сестра-новиция ответила ей злобным взглядом.

– Не стану я ни о чем мол…

Не договорив, она задушенно вскрикнула, когда ремень опустился ей на спину.

– Моли, дочь шлюхи!

Астрид вскинула голову и яростно бросила:

– Пошла ты на хер.

Девушки ахнули. Жесткость во взгляде Астрид, ее упрямство потрясли меня, но больше всего удивило жестокое обращение. Я знал, каково это, когда тебя так лупцуют. Знал, сколько мужества требуется, чтобы сносить избиение молча. Плеть еще шесть раз опустилась Астрид на спину, но она не сдалась. Она бы скорее умерла, чем стала просить прощения, и я, испугавшись этого, взмолился вместо нее:

– Настоятельница, прошу, остановитесь! Если надо разделить наказание…

Я вздрогнул от боли, когда руку мне стиснули стальные пальцы, и обернулся.

– Не место тебе говорить, инициат, – предостерег меня Халид.

– Настоятель, эта жестокость переходит гр…

Он еще крепче сжал мне руку, кости чуть не треснули.

– Не. Место. Тебе. Говорить.

Я чувствовал себя трусливым выскочкой. Во рту стоял кислый привкус, в животе похолодело. Однако говорить дальше я не смел: руку ломала сокрушительная хватка, да и сам я, в конце концов, был мальчишкой. Шарлотта продолжала лупить Астрид с таким усердием, что побагровели шрамы на лице. В тишине удары звучали звонко, и меня замутило, но вот наконец девушка сломалась, как сломался бы любой.

– Бога ради, хватит!

– Ты молишь Вседержителя о прощении, Астрид Реннье?

Щелк .

– Oui !

Щелк .

– Тогда моли!

– Прости! – завопила она. – Господи, молю Тебя, прости!

Настоятельница отступила и ледяным голосом велела:

– Встань.

Я беспомощно наблюдал, как плачущая девушка собирается с силами. Обхватив себя руками, она тяжело поднялась. Во взглядах прочих сестер стоял страх, страх перед Господом, и лишь одна из них смотрела с беспокойством – миниатюрная девушка с зелеными газами и веснушками. На Астрид она взирала с жалостью, которую испытывал я сам. Вот только настоятельница Шарлотта этого чувства не разделяла.

– Ты еще запомнишь, где тебе место, дочь шлюхи. Слышала меня?

– O-oui , настоятельница, – прошептала девушка.

– Это всех вас касается! – Шарлотта с жаром оглядела подопечных. – Вы все обещаны Богу. Вы будете служить Ему и Его церкви, как и положено верным женам. Иначе ответите передо мной и самим адом!

Затем она сердито и с вызовом уставилась на меня. Я бы нашел, что сказать ей, но Халид все еще держал меня за руку. Вот я и смолчал.

– Приношу извинения за неподобающую сцену, настоятель, – сказала Шарлотта, плотно сжав губы.

– В этом нет нужды, настоятельница, – ответил Халид. – «Заблудшие овцы – добыча волков».

– Воистину. – Она сдержанно кивнула, услышав цитату из Заветов, и обернулась к новициям. – Идемте, девушки. Проведем этот день в молчаливом созерцании. Сестра-новиция Хлоя, помоги сестре-новиции Астрид.

Кивнув, миниатюрная конопатая девушка помогла товарке собрать вещи. Руки у Астрид дрожали; напоследок она еще успела сквозь слезы бросить на меня короткий взгляд, и когда девушки наконец вышли, Халид отпустил меня.

– Сильная воля сослужит тебе добрую службу на охоте, юный брат, – тихо произнес он. – А доброе сердце щитом закроет от опасностей тьмы. Но если снова ослушаешься моего приказа, я отволоку тебя к колесу и там сниму шкуру у тебя со спины. Ты – слуга Бога, но отныне ты – мой солдат. Понимаешь?

Я посмотрел в глаза Халиду, проверяя, не злится ли он, но говорил настоятель обыденным тоном и взгляд его был спокоен. Гнева аббат Ордо Аржен не испытывал, голоса не повысил, и в тот момент я понял, что истинному лидеру это и не нужно.

– О ui , настоятель, – поклонился я.

Халид кивнул так, словно все уже забыл, а глянув в сторону ворот, за которые вышли сестры, пробормотал:

– Настоятельница Шарлотта – божья женщина, преданно служит Вседержителю и Деве-Матери. Если она сегодня утратила выдержку, ты должен ее простить. Этим вечером на мессе ты познаешь боль, новобранец, но большинство из нас ждет настоящая агония.

– Почему? Что будет на мессе этим вечером?

– Кое-кто умрет, де Леон.

Халид тяжело вздохнул и посмотрел наружу, где стоял холод.

– Один хороший человек.

Когда блеклое солнце село, я под пение могучих колоколов вошел в собор.

На призыв стекались служители со всего монастыря, и было их поразительно мало: полдесятка угодников-среброносцев, где-то с десяток учеников, работники и слуги, а также монахини Серебряного сестринства. Но все же, когда мы с Аароном де Косте поднимались по ступеням собора, у меня по коже пробежали мурашки. Пусть храм и был стар, пришел в запустение, в нем ощущалась святость, а стоило войти под его своды, как у меня перехватило дыхание.

Собор вытесали из темного гранита, придав ему округлую форму – точно у печати Святой церкви Господней. По традиции в нем было два прохода с резными дверьми: на востоке, для восхода и живых, и на западе – для заката и мертвых. К куполу поднимались резные колонны выше самых величественных деревьев, а интерьер мягко освещали те же световые шарики, которые висели под потолком оружейной. Многие окна еще только восстанавливали, но от вида уже починенных захватывало дух. Сквозь огромную семиконечную звезду на фасаде с трудом проникал тусклый свет, отбрасывая на пол радужные тени. От каменного алтаря в сердце зала, словно круги на воде, расходились ряды деревянных скамей, а над ним висело огромное мраморное изваяние Спасителя на колесе: руки связаны, кожа со спины содрана, горло вскрыто от уха до уха.