Анастасия Вихарева - Дьявол и Город Крови 2: кому в Раю жить хорошо…

– От меня тоже останется, – отрезала Манька. – Будем считать, что я доброволец!

– Это вряд ли… – тяжело вздохнул Дьявол. – Земля не даст удрать такому интеллекту, который прорастает в другие планы, как росток, который нельзя отменить. С тобой не только у вампиров проблемы, у меня тоже.

– Это почему еще? – насторожилась Манька.

Дьявол хитро прищурился.

– Ты меня видишь? А это значит, что сознание твое – живое, и чтобы отправить тебя в Бездну, мне придется ослепить землю. И оставить тебя, тоже не могу. Выбор у меня небольшой: или выжечь из земли тебя, или оставить жить, но выжечь мерзость.

– ??? – Манька недоверчиво прищурилась, пытаясь понять, какая ей в том выгода.

– Вот предстанешь передо мной, и я выну мерзость твою перед землей, а она спросит: «Что ж ты раньше не показал, ведь рядом шел?» Но если ты не найдешь силы заглянуть за колючую проволоку, я отвечу: «Я показывал, но Маньку твоя боль не интересовала». Прыгнешь ты или не прыгнешь – ты проиграешь, если только не перепрыгнешь!

– Дьявол, какая же ты хитрожопая свинья! Сам ты мерзость! – возмутилась она. – На все у тебя есть оправдание, а потом спрашиваешь, откуда мерзость у твоей обгоревшей кожи! Не земле больно, а мне! Ты сам сказал, земля – вместилище информации.

– Ой, Маня, как мало ты знаешь о своем прошлом! Ты даже не представляешь, как мучают ее вампиры! – осудил ее Дьявол. – Разве ты хоть как-то существуешь в сознании, когда оно спит и не видит сны? Его просто нет – и этим все сказано. Ты спишь треть своей жизни, чтобы продлить на земле свои дни. А земля не спит, она караулит твое тело и твое сознание, и, если боль не пугает ее, она делает это уверенно и правильно. А есть такая боль, как язва, которую вижу я, и вижу, как она убивает землю, и земля уже не может исполнять свои обязанности, программа дает сбой, а твое сознание глухо и слепо, потому что стоит земле открыть свою рану, ты начинаешь умирать. И она терпит, потому что ее ужас – только ее ужас, а ты гость – временное явление. Недостойный гость. И она спокойно примет избавление от тебя.

– А как меня можно выставить из меня самой?

– Не из тебя, а из земли. Спокойно! Если я так решу. Ты смотришь на меня, как частица живой сущности, я – как существо на обгоревший хвост. Я вообще мог всю эту ненужную материю отправить в Небытие сразу, но решил использовать по-другому. Кто мне может запретить? Обгоревший хвост? Простите, но это мое дело, как распорядиться собственным хвостом! Я не могу носить вечно на себе ногти, волосы, струпья ороговевшей кожи, даже если они умеют вопить. Человек ежедневно смывает с себя миллионы микробов, которые тоже вопили бы, если бы я дал им голос. Ты смываешь их всех одинаково, и добрых, и злых, и вредных, и полезных, а я выборочно. С чего мне жалеть ваше сознание? Это вам оно кажется важным и необходимым, а тем, кто сжигал вас в газовой печи, вы были не больше комара. Но разве я не стоял над теми, кто вас сжигал? Материя сознаний – ни бе, ни ме, пока ее не заземлишь и не встряхнешь – мертвее мертвой. Но если вдохнешь в нее жизнь, она может стать маленьким подобием меня.

Представь: зима – снег, сугробы, ураганы, ветер – это все я. И маленькая снежинка – это ты. Я Бытие, огромная вселенная, а твое сознание – зеркало, в которое я могу посмотреться и увидеть себя в виде маленькой снежинки. Глядя на доброе в тебе, я говорю себе: я хочу быть таким, а глядя на мерзость – я не хочу иметь в себе подобное. Даже если тебе не нравится, или ты не замечаешь, что я смотрю на себя через тебя, я вполне в это время могу собой любоваться. Но таких снежинок миллиарды и все они разные. Я не только ты, я еще Вампир, который пьет твою кровь, я – оборотень, который прислуживает вампиру, я – человек, который спрятался в домике.

– Путь долог и пространен, но разве понять человеческим умом вечность Бытия? – риторически вопросил Борзеевич, подошедший сообщить, что к прыжку все приготовлено и время на подходе. В его туманной речи не было никакой связи ни с тем, о чем Манька разговаривала с дьяволом, и вряд ли вообще надо было искать какой-то смысл.

– А солому на кой настелил вокруг избы? Не веришь мне? – усмехнулся Дьявол.

Но Борзеич не обратил на слова Дьявола ровным счетом никакого внимания. Наверное, от него мудрые наставления Дьявола тоже отлетали, он снова начал волноваться.

– Ты, Маня, сбереги себя, охрани от всего, что могло бы тебя остановить. Там, куда ты идешь, неугасимый огонь открывает врата Бездны.

– А ты-то откуда знаешь? – усмехнулся Дьявол. – Ты ж у меня неподсудный.

– Ворона на хвосте принесла, – ответил Борзеевич, вынимая из-за пазухи книгу.

Манька с любопытством полистала ее. От сердца отлегло: этот герой тоже вернулся живым и невредимым, но пролистать до конца не успела: Дьявол взял книгу из рук и сунул обратно Борзеевичу.

– Итак, повторим, – потребовал он учительским тоном, не терпящем возражений, когда они шагали к Храму. – Первая заповедь в Аду!

– Возлюби Бога Ада, превыше всех! – поспешно ответила Манька, выученный, как по нотам, урок. – Не сотвори кумира, тельца, идола и икону, никакого изображения их ни на небе, ни на земле, ни под землей! Я – Бог в земле своей! Все, что увижу – валить и бить, пока концы не отдаст… Интересно, а как правильно любить Бога? Мне казалось, все Бога любят, а понимает каждый по-своему.

– Последнее, наверное, было лишним, – с сомнением ответил Дьявол. – Богом надо быть в целом, а ты годна разве что выбросить тебя вон. Зачем придумывать Бога, если Он может сам за себя ответить? Главное, человека в нем не искать.

– Дьявол, – не выдержала Манька. – Ты у людей Олицетворение Зла. Я-то понимаю, что ты Бог. Но других людей каленым железом не заставишь думать по-другому. Ты видишь перспективу, заглядывая далеко вперед, когда человек предстанет перед тобой и будет держать ответ. А человек думает о настоящем. И чаще всего, думая о настоящем, он просит о неправедном. И, вместо помощи, ты удивляешь его своей несговорчивостью. Я уж поняла теперь! Я попросила от тебя помощи, а ты мне что? «Забей, Манька, мне одна польза от вампира, а от тебя головная боль!» И получается, что проще помолиться тому, кто царит над землей человека. Я бы тоже… помолилась, да молитвы не помогают. У людей Царь то в одну сторону смотрит, то в другую. И у оборотней. А у проклятого только в сторону вампира. Это подвиг, что люди так долго учились у тебя. Но они уже давно не учатся, и все, что помнят, это то, что сознание обладает бессмертием. Я-то теперь понимаю, что значат все твои проклятия, но другим не понять. Как понять, если бессмертие и проклятие, когда сознание становится смертным, понятия несовместимые?!

– Манька, я бы подержал тебя, – сказал Борзеевич, – но есть исторический факт: когда Дьявол выходит из себя, он очень быстро устраивает в думе человека переворот и немногие после его откровений остаются слепы. День сменяет Ночь, а Ночь сменяет День: я помню времена, когда у человека был День, и помню, как наступила Ночь. Пламя костров с людьми на дыбах вздымались к самому небу, и вопли их тонули в хоре улюлюкающей толпы. Мертвые не слышали их. Все, о чем они могли думать, это похоть и кусок хлеба на следующий день. Боль в каждом была настолько сильной, что сама мысль, что земля не стоит на трех китах и небо над головой не твердое, ужасала человека. И косили людей болезни, когда вымирали за несколько дней целые города.