Анастасия Вихарева - Дьявол и Город Крови 2: кому в Раю жить хорошо…

Вот оно – нехорошее предчувствие! Умереть теперь, когда жизнь только-только наладилась. Она немигающе смотрела на Дьявола и Борзеевича, и хоть бы капля сомнения промелькнула в их лицах! Оба были настроены одинаково безжалостны. Они, значит, тут в райском месте останутся, который она через муки доставала, а ее в ад спроваживают, чтобы она еще и там слезою облилась… И ведь не согласишься – завтра доконают… С Дьяволом и того хуже – начнет пучить нечистью, и станет она в скором времени вылетать из всяких мест. Тогда про дворец лучше сразу забыть.

– Манька, я у Бога что ли учусь? – возмутился Дьявол, когда понял, что ответ скорее «нет», чем «да». – Я сказал: надо, значит, оставь сомнения. Не в бирюльки играешь, кровь вампира достаешь! – он смягчился и, пробуя убедить логическими измышлениями, по пальцам перечислил последние достижения. – Вот не подтянул бы на три по физкультуре, пнула бы так-то борющегося с тобой? А не направил бы в нужное русло, браталась бы с белыми медведями на крайнем севере. А избы? Были бы у тебя избы, не упреди я удар Бабы Яги? Не приписывай себе мои заслуги! На всяком свете ты не жилец. Мне, вот, без разницы, тут прозябнуть или где погорячее.

Дьявол ждал ответа, но ответа не последовало. Манька испепеляла обоих злющим взглядом, от которых Дьяволу было ни холодно, ни жарко, а Борзеевич еще ниже склонился над тарелкой, расшелушивая панцири раков и выколупывая мясо.

Дьявол тяжело вздохнул.

– Ну, поймала удачу за хвост, можно сказать, пожила как люд, куда еще-то? – пристыдил он ее. – Чем прыгнуть с Храма хуже, чем все смерти, которыми умерла давно? Все одно, мерзость ты, ибо на хребте твоем мерзость! Я, можно сказать, в гости тебя пригласил, а ты отказываешься… Считай, оборотни приблизили твою кончину и даже скосили мучительную смерть до пределов разумного мученичества. Признаю, вампиры испугались и не успокоятся, но вряд ли рискнут посадить твое бренное тело на кол или попросить в зеркальце посмотреться. Убивать будут надежными медикаментозными способами… Или просто бить… до смерти. А у меня не почувствуешь ничего, обещаю!

– Да где я Храм то возьму?! – сделала она последнюю попытку заступиться за себя.

– А избы – чем не Храм? – оскорблено вскинулся Борзеевич. – Главное, чтобы Алтарь был, – он обтер руки о рушник, вынул из кармана старый пожелтевший с дырами свиток, с не пойми каким абстракционизмом. – Вот, я тут прикинул…

– Прикинул?! Прикинул?! Ты что же, убить меня все это время планировал?! – не поверила Манька, обнаружив врага рядом с собой. Ум ее отказывался верить в очевидное открывшееся коварство.

– Ну… – без тени вины протянул Борзеевич, почесав макушку. – Знающий человек подсказку оставил, значит, выжил. Не ты первая, не ты последняя, были и другие, но что с ними стало – убей, не помню, – не стал он скрывать. – В темные времена я чуть совсем ума не лишился, разучился писать и считать…

– Но это же особенный Храм должен быть! Храм должен быть высоким, чтоб крыло Храма – и вид необозримый… А иначе, почему Спаситель Йеся отказался прыгать? С избы свалишься, шею не сломаешь! – не поверила она, заглянув в свиток.

– Этот умник хотел презрение показать… Он что, дурак совсем, чтобы снова человеком становиться?! Ему земля была нужна, а не я. Решил, что, если в меня как следует плюнуть, я тоже начну кровью кормить мучителя… Манька, – Дьявол всплеснул руками, – цокольный этаж – и тот крыло храмовое! С какой стороны ни смотри, а все одно – одно крыло левое, другое – правое! Откуда в стародавние времена высоким храмам взяться? Я ему не с крыши прыгнуть предлагал!

– Вот-вот, – поддержал его Борзеевич. – А то, говорит: Папа возьмет и сам все сделает… Делать-то делает, да только делает вампиром, – он бросил недовольный взгляд в сторону Дьявола. – То один бессмертник вырастит, то второй…

– Ну, вы меня еще за нечисть посудите, – одернул Дьявол. – Сочинили два ученика три повести, а один воскресение плагиатом обойти не смог… Нечисти положено творить беспредел, на то она и нечисть…

– Что ж он лежит в гробу и носа не кажет? – обругал Борзеевич Дьявола.

– Наверное, воскресение пришлось не по вкусу, – самодовольно хрюкнул Дьявол. – А он как думал, оплюет душу всем миром, а она ему гостинец?

– Знаете, Йеся – Интернациональный Бог! – возмущенно отозвалась Манька, покрывшись красными пятнами. – Гибель мне готовите вы, а не Он! Я, пожалуй, на этот раз ему поверю, все-таки вампиром был, а они умные, не лезут куда ни попадя.

Две ехидные насмешки не замедлили прикатить обратно.

– Бумага все стерпит, а вампиры не каждую бумагу могут вытерпеть, – ухмыльнулся Борзеевич. – Завет Дьявола на скрижалях земли высечен, а словами Йеси зады подтираются.

– Вам не угодишь, – огрызнулась она.

Дьявол взглянул на нее строго, нахмурившись.

– Закон нельзя ни отменить, ни изменить, его можно только изучить и жить по нему. Или не жить… Тогда Закон обрушится, как бетонная плита, которую подбросили вверх, и думают, что она упадет на небо. Бог – не вещь, крестами не прилипает. Я, например, как раз крещеными брезгую. Писание Йеси «Ева, Ангел и я» – страшное преступление против ближнего, инструкция, как ближнего на тот свет отправить и перед дорогой помучить как следует. Раньше как было: обнаружил человек вампира, приказывали выставить его на всеобщее обозрение, чтобы тот, кто имеет с ним тяжбу, видел его лицо. Для этой казни небольшое возвышение так и называлось: «Лобное место». Человеку один на один с вампиром лучше не встречаться – быстро приложился к головушке, но в толпе – кто позволит? И девушка, которую Йеся положил к ногам апостолов, вынула из него дух. А ты так сможешь?

– Его люди убили, он Мученик был, – хмуро ответила Манька.

– «Выходя, они встретили одного Киринеянина, по имени Симона; сего заставили нести крест Его», – процитировал Дьявол. – Идет казнь, гордо шествует подозреваемый, а за ним, согнувшись под тяжестью креста… не маленький, человек на нем разместился… согнулся случайно подвернувшийся прохожий. Это что, Мученик? Искренне сочувствуют Йесе, а кто хоть раз посочувствовал или спасибо сказал тому несчастному носильщику?

Или: «распявшие же делили одежды его, бросая жребий…»

Не думаю, чтобы кому-то пришло в голову делить одежду человека, которого в этой одежде попинали, поваляли, поплевали и проволокли по улице…

«Йеся же, опять возопив громким голосом, испустил дух», «Йеся же, возгласив громко, испустил дух», «И, сие сказав, испустил дух.», «И, преклонив главу, предал дух».

И кто убил его?

Нет ни одного человека, на которого смог бы я повесить смерть Йеси. Его не пытали, как его последователи пытали людей, не бросили в огонь, как бросали они, не похоронили заживо, не содрали кожу, не вынули внутренности, не проводили над ним эксперименты.