Брэм Стокер - Гость Дракулы (сборник)

Все присутствующие зааплодировали.

«Я – сумасшедшая, – произнесла Семерка, – потому что предпочитаю быть сумасшедшей; и я никогда не смогу, не захочу, не решу, не стану и не буду никем, кроме сумасшедшей. В конце концов, того, как со мной обращаются, достаточно, чтобы сделать безумным кого угодно».

«Помилуйте! – воскликнул доктор. – Как же с вами обращаются?»

«Утром, в полдень и вечером со мной обращаются хуже, чем с рабом. Во всем курсе обучения нет никого, кому пришлось бы выносить столько же, сколько выношу я. Я все время работаю на износ и никогда не ворчу. Я часто бываю кратным, часто – множимым. Я готова терпеть свою роль в качестве результата, но не то, как со мной обращаются. Меня неверно складывают, неверно делят, неверно вычитают и неверно умножают. С другими числами не обращаются так, как со мной, и, кроме того, они не сироты, как я».

«Сироты? – переспросил доктор. – Что вы хотите этим сказать?»

«Я хочу сказать, что у других чисел много родственников, и лишь у меня нет никого, кроме старика Единицы, который, во-первых, не считается, а во-вторых, я всего лишь его пра-пра-пра-пра-правнучка».

«Что вы имеете в виду?» – спросил доктор.

«О, этот старик все время тут. Вокруг него все его дети, а я – всего лишь шестое поколение».

«Гм!» – произнес доктор.

«Вот, скажем, число Два, – продолжала Семерка, – никогда не попадает в неприятные истории, а Четыре, Шесть и Восемь – его кузены. Число Четыре близко к Шести и Девяти. Число Пять – наполовину десятичное, у него никогда не бывает неприятностей. А я? Я – несчастная, со мной плохо обращаются, и я так одинока!» Тут бедная Семерка низко склонила голову и залилась слезами.

Когда учитель добрался до этого места, его прервали, так как маленький Острик тоже заплакал.

– А ты-то чего ревешь? – спросил его грубиян Ёршик.

– Я не реву, – возразил Острик и заплакал еще сильнее, а учитель продолжал свой рассказ:

– Алфавитный доктор попытался развеселить бедную Семерку.

«Послушайте, послушайте!» – сказал он.

Семерка перестала плакать и посмотрел на доктора.

«Нет, – произнесла она, – вы должны сказать “говорите, говорите”, а “послушайте, послушайте” – я».

«Несомненно, – ответил доктор, – вы бы так и сказали, если бы были в здравом уме; но вы, видите ли, не в здравом уме, а когда ты безумен, ты всегда говоришь не то, что должен».

«Это неверно», – возразила Семерка.

«Я понимаю, – сказал доктор, – но не спорьте. Если бы вы были в здравом уме, вы бы сказали “это верно”, но вы говорите “это неверно”, имея в виду, что вы со мной согласны».

Казалось, Семерка была довольна, что ее так поняли.

«Нет, – сказала она, – что значит да».

«Значит, – продолжал доктор, – если вы скажете “говорите, говорите”, когда здравомыслящий человек сказал бы “послушайте, послушайте”, то, конечно, я должен сказать “послушайте, послушайте”, если я хочу сказать “говорите, говорите”, потому что я разговариваю с безумной.

«Нет, нет», – ответила Семерка, что означало «да, да».

«Что ж, тогда продолжайте свою речь», – велел доктор.

Семерка достала носовой платок и заплакала.

«Леди и джентльмены, – продолжала она, – я снова должна защищать дело бедного числа, подвергающегося дурному обращению. Меня, безродной сироты…»

Тут Острик перебил учителя.

– Что значит «беспородной»?

– Не «беспородной», а «безродной», – ответил тот.

– А в чем разница?

– Послушай, мальчик, если ты и дальше будешь перебивать меня, то почувствуешь разницу между «спором» и «поркой»! – рассердился тот, и Острик умолк, а учитель снова заговорил:

– Итак, бедная Семерка продолжила свою речь:

«Я умоляю вас проявить жалость к несчастному числу. О, вы, мальчики и девочки, подумайте о бедном, покинутом числе, у которого нет ни дома, ни друзей, ни отца, ни матери, ни брата, ни сестры, ни дяди, ни тети, ни племянника, ни племянницы, ни сына, ни дочери, разочарованном и одиноком».

Тут Остряк издал ужасный вопль.

– Почему ты кричишь? – спросил учитель.

– Я так хочу, чтобы бедная Семерка стала счастливой. Я даже готов отдать ей часть своего обеда и уложить спать в свою кровать.

Учитель повернулся к старосте.

– Острик – добрый мальчик, – сказал он. – Зададим-ка ему на следующую неделю выучить умножение семи на ноль. Быть может, это его утешит.

Мистер Галка, сидящий на окне, подмигнул сам себе и запрыгал со сдержанным веселым карканьем, тряся крыльями; казалось, он обнимает сам себя и смеется. Потом ворон тихонько впорхнул в класс и спрятался на книжном шкафу, а учитель продолжал свой рассказ:

– Итак, через какое-то время Семерке стало лучше, и она пообещала, что избавится от безумия. До того как доктор ушел домой, каждый из Алфавита и Чисел подошел и пожал руку бедной Семерке, пообещав, что отныне будет добрее к ней.

Ну, дети, что вы думаете об этой истории?

Все ученики наперебой закричали, что это было прекрасно, история им понравилась и что они тоже постараются быть добрее к бедной Семерке в будущем. И только грубиян Ёршик заявил самым последним:

– Что-то я во все это не очень верю. А если это правда, тогда я бы хотел, чтобы Семерка умерла; нам всем было бы без нее лучше.

– Неужели? – спросил учитель. – Почему?

– Потому что она бы нас не беспокоила, – ответил Ёршик.

Когда он это произнес, ворон издал какой-то странный крик, но никто не обратил на него внимания, кроме Острика, который сказал:

– Мистер Галка, хоть мы с тобой любим бедную Семерку.

Ворон терпеть не мог Ёршика, потому что тот бросал в него камни и пытался выдергивать перья из хвоста, и, когда Ёршик говорил, казалось, карканье ворона означает: «Вот погоди!» Пока никто не смотрел на него, Мистер Галка украдкой взлетел и спрятался в стропилах крыши.

Вскоре уроки закончились, и Острик собрался идти домой, но он не смог найти Мистера Галку. Мальчик подумал, что ворон потерялся, и очень огорчился; тем вечером он отправился в постель со слезами на глазах.

А что же Мистер Галка? Когда школа опустела и ее заперли до утра, ворон тихонько спустился со стропил, подскакал к двери и прислушался, опустив голову. Потом взлетел, сел на ручку двери и посмотрел в замочную скважину, но снаружи было темно и тихо. Тогда Мистер Галка взлетел на письменный стол учителя, захлопал крыльями и закукарекал по-петушиному, только очень тихо, чтобы никто не услышал. После этого он облетел весь класс, ненадолго останавливаясь у больших таблиц умножения, переворачивая страницы книг когтями и что-то доставая из них своим острым клювом.

В это невозможно поверить, но ворон воровал все цифры «семь», находящиеся в классе; он даже убрал семерку с циферблата часов, стер ее с грифельных досок учеников и смахнул крыльями с классной доски.