Людмила Бояджиева - Мурка

Мария, поднимаясь : — Прошу меня извинить. Голова разболелась. Пойду к себе.

Алекс:— В таком случае — мне тоже пора. Георгий, не подбросите до станции?

Вениамин:— А я, пожалуй, переночевал бы тут! Чудная река — купанье по утру среди лилий! Мэри, будьте доброй девочкой! Оставьте вашего Пьеро на сеновале — среди азалий. Я буду охранять ваш сон.

Жорж( отчаянно балагурит, заметив напряжение между Марией и Алексом .): — Что за игривые фантазии, щебетун? Я тебя привез, я и увезу. Доложил обстановку — и в тарантас. Меня в Москве братва ждет. Вы ж сами понимаете — ансамбль скрипачей «Виртуозы резни». Ой, мама! Какие погромы устраивали мои артисты! Клянусь — сплошные аншлаги!.. Молчу, молчу. Марии Николаевне отдохнуть пора.

Алекс, холоден, ироничен.

Алекс:— Забавные сплетни, верно, сестра? Сотрудничаешь с ОГПУ? Смешно! Ишь, как оно все аллюром пошло! Любовь с Дерчинским? Трижды смешно, но я чего–то не понял. У нас на конном заводе всегда ясно: кто с кем. И каковы последствия. Представьте, господа, такие умные животные, а совершенно не умеют лгать! Хоть убей. Прощай, Мария. Извини, заигрался тут, на свежем воздухе.

Мария: — Саша… ( Он уходит, не обернувшись )

Сквер в Одессе у Приморского Бульвара. Щеголеватый Вениамин с тросточкой совершает променад. Его окликает помятого вида пожилой господин (изменивший внешность Яков):

Яков:— Вениамин Альфредович! Рад встрече! Одесса–мама! Волшебные воздуха! Чудный вечер! Воробьи в платанах подняли такой гвалт, словно осаждают последний пароход, покидающий захваченную большевиками Россию. Присядемте?

Вениамин ошеломлен, торопится поправить: — Какой еще пароход? Мне лично веселое чириканье пташек напоминает коммунистический субботник в парке Народных гуляний Первого Совнаркома… Простите… кажется… ( присматривается ) — Яков Осипович!? Не признал… ( садятся на скамейку)

Яков:— Экий все же у вас пронзительный голос! Контр–тенор? Редкость, дорогуша, редкость! Ставили, конечно, в Италии? Пиано, любезнейший, пиано. И не дергайтесь так. Да, я несколько переменился. Но ведь не для того, что бы народ на Приморском бульваре криком собирать. Увы, здесь у нас не сцена и, как вы поэтически изволили выражаться, — не «вакханалия маскарада»… Хотя… Ох, как же точно звучит сегодня ваше сакраментальная формулировочка — «вакханалия маскарада»… Как философски и трагически… Разве не лучшее определение мира, в котором мы живем? А вы — мастер политического гротеска! Надо признать — мастер!..

Вениамин, п однимаясь, дрожа и заикаясь от страха : — Д-должен откланяться, тороплюсь на не–не–не–отлож–ж–жную встречу.

Яков:— Похоже, я напугал вас. А что, собственно, произошло? Все тот же театр: смены декораций, ролей, властей. Давайте условимся — перед вами другой человек — Федор Ильич Лямкин — инженер. Да закройте вы рот — мошкары налетит, а вам, верно, в концерте петь. Не буду больше шокировать, скажу коротко — переменил образ мысли и намерен сменить образ жизни. Ведь мой батюшка, царствие ему небесное, потомственный гвардейский офицер. Сражался у Деникина. Я заплутал, было, в лабиринтах жестокой реальности, но вовремя изменил курс.

Вениамин:— Разве у вас там разрешается…Изменять?

Яков:— Помилуйте! Когда ж прощали измену — к стенке, дорогой мой. И без промедления. Результат, как понимаете, для меня нежелательный. Конспирации обучен, скрываюсь. Вы б меня ни за что не признали, кабы я сам не окликнул. А уж старым знакомым тем более на глаза не лезу. К тому же — через час меня уже не будет в городе, а может… Может и вообще… Впрочем, это к делу не относится. Просьбу к вам имею чрезвычайной важности… Не знаю уж, как подойти… Мы с вами соперничали — за сердце Марии Николаевны сражались. Было дело, не отпирайтесь. Не отступил бы я, ни за какие каврижки не отступил, и она ко мне симпатию имела… Только вон как жизнь распорядилась. Вряд ли придется нам с ней свидеться. Но оставить в беде… дорогую мне женщину не могу. Над Машей нависла большая опасность, а я своей, как изволили заметить, изменой, еще больше ее дело испортил. В нашей… организации знали о моей связи с Полевицкой и даже кое–кто считал, что я держу ее в осведомителях. Да и я б не возражал, только не шла Маша на компромисс с совестью, а совесть ее была не на моей стороне.

Вениамин:— Значит, правду говорят, что тогда в театре она вас подсвечником чуть не до смерти огрела и с заговорщиком скрылась?

Яков: —«Огрела!» «До смерти!» Что за наивный народ — артисты! Дети! Поглядите на меня — разве такие погибают от руки нежной дамы? Разве певички уходят от ЧК? Скрылась бы она, если б мы не позволили ей уйти! Я лично этот побег прикрывал и убежище лесное в тайне от товарищей сохранял. Любовь, сами знаете — жестокая штука…Да вам ли объяснять!

Вениамин:— Хм… Вроде вы… того…ну, меня не по тому интересу ранее определяли. Как бы, не по дамской части.

Яков:— Уж простите соперника бывшего! Стать у вас изящная, манера одеваться франтоватая, бровки подбриты… вот и глумился насчет не стандартной, так сказать, ориентации. Ревновал, простите великодушно.

Вениамин:— А меня ваши насмешки и не задевали. Я всегда был выше нелепых сплетен. Мало ли чуши обыватели болтают.

Яков:— Не в обиде — и слава Богу! Тогда у меня просьба — вот записка. Передайте ее Маше сегодня же. Об одном молю: поторопитесь! Последствия могут быть страшные — готовится операция — Мария и ее друзья будут арестованы. Надо предотвратить трагедию. Только вы один… Как друг, как любящее сердце… ( тайком смахивает слезу ) Прощайте, берегите ее. На вас вся надежда. Не поминайте лихом запутавшегося чудака. ( Уходит, оставив на скамейке изумленного Вениамина.)

Мальчишка беспризорник: — Дяденька добренький, дайте денежку! А то я вам в рожу плюну, а у меня сифилис.

Вениамин опасливо дает ему деньги, брезгливо отворачиваясь. Пацан корчит рож, плюет мимо и убегает.

Номер в захудалой одесской гостинице.

Алекс собирает солидный кофр, старательно складывает в него книги и вещи.

Жорж, завершая костюм одесского обывателя, оглядывает себя с тоской в зеркале.

Жорж:— Может, ради нашей бывшей дружбы, ты мне все же ответишь в последний раз, Саша? Таки «да» или таки «нет»?

Алекс:— Да! Да! Да! Я уезжаю один. Посылку беру с собой. Документы отличные, энергия бурлит. Ты остаешься в резерве. Глубокая консервация агента.