Казимир Малевич - Черный квадрат как точка в искусстве [сборник litres]

В беспредметности то единство, та целостность, о чем мечтает все общежитие в своих всевозможных различиях учений. В ней возможно оправдать все усилия, но для этого нужно изменить всю культуру усилий, прийти к выводу, что культуры не существует. Это кажущееся действие <���действие культуры>, ложно убеждающее, что оно способно привести общежитие к высшему пределу, которого <���оно на самом деле> не знает, в чем и где этот предел.

В культуре есть маниакальная гора, на высоту которой <���культура> ведет сознание народа. При культуре обязателен предмет, обязателен объект, долженствующий превратиться из некультурного в культурное существо. И каждый предмет, обращенный в культуру, и будет камнем, ступенькой несуществующих высот. Смысл же в культуре лежит конечный, смысл «для чего», иначе нет никакого смысла в процессе. Культуры не будет, раз она не может достигнуть предела высоты. Перед культурою не будет пути – раз не будет пути, не будет движения. В природе нет путей и нет культуры, нет движения – вся предметная культура построена на обратном, <���на> путях совершенства, и если она действительно результат какого-то вывода, приведшего общежитие к выводу построения жизни исключительно из предметов практического реализма, то этот вывод, можно сказать, ложный, безумный. Нет до сих пор ни одного предмета, окончательно практически реального, нет человека окончательно умного. И возможно ли ждать <���этого> в будущем?

От культуры человек ждет тех совершенств, во имя их идет и ждет человек – культура еще неисследованное «во имя». Возможно, что этого «во имя» нет, – тогда культура простое человеческое безумие, пытающееся в будущем довести совершенство до момента абсолютной неделимости. Культура не может осуществить желанного абсолютного слитного, она разрушение прежде всего и неудачный мастер соединять элементы во имя абсолютно неделимого «во имя».

Человек учится маршировать, облачается в разные формы одежды, надевает отличия, поет гимны, потрясает воздух специальными орудиями, наконец, не видя в этом цели, разбивает себе череп, распарывает живот, ломает заводы, мосты, города. Всё совершается на обоснованной логике и научном «историческом опыте». Строя и разрушая, ищет во всех переодеваниях своей подлинности, абсолютной слитности. Но исторический же опыт доказывает, что ни в одном историческом маскараде не было подлинного лица культуры, были только маски. Та же история должна доказать, что нет подлинного лица в культуре и не будет, будет только маскарад. Но человек не верит «историческому опыту», продолжает надевать очки на хвост и <���на>девать новые маски «научнообоснованные». Но маска, какая бы ни была, маской <���и> будет. Каждое Государство совершенствует маски и пугает ими своего соседа во имя абсолютной слитности и укрепляет свою практическую культуру.

Наконец, логически выстроенная культура показалась всем подлинностью, исторические приемы в опыте прошлого были опровергнуты, найдены причины ошибок, и «сегодня» представило в подлинности ожидаемую цель. Но наступило утро, и новый день осветил подлинность, и она оказалась поддельной. Вместо подлинного оказалась маска из папье-маше.

В безумии поднимается человек, приводит в движение всю свою культуру орудий и сокрушает обман, вместе с ней разрывает себя на части и «логически целесообразно утилитарно научно обоснованно» умирает во имя культуры, во имя «будущего подлинного абсолютно неделимого». Причина всему была в идеализме, мистицизме, философии, спиритизме, в Религии как предрассудке, мешающем видеть подлинное лицо. Выдвигается научный принцип как подлинное средство, выявляющее подлинное лицо человека, но оказывается, что и наука науке рознь, что для того, чтобы достигнуть подлинности, необходимо прежде всего реформировать науку, верить в нереформированную науку все равно, что верить в «Бога», в реформированной науке удается растворить маску лжи и открыть подлинность. В реформу науки вмешивается какая-то новая сила мысли, безусловно, стоящая выше – раз она собирается реформировать «Бога науки». Возникает вопрос, будет ли эта мысль научною, возможно ли реформировать науку наукой, Бога Богом?

Если наука незыблема, тогда она наука, если же она разрушима, <���то> не наука, а простое недомыслие, как и всё. Реформировать недомыслие возможно только через незыблемую подлинность. Будет ли тогда мысль о реформе той подлинностью?

Во всяком случае, мысль о реформе науки должна нести в себе доказательства того, что наука не что иное, как то же папье-маше общей культуры, та же маска и предрассудок.

Но практический реализм говорит, что наука не предрассудок, она нечто такое, что несет незыблемую подлинность, несет те обоснования, на котором общежитие смело может строить свой мир. Наука – подлинный реализм, новая вера, новая религия общежития. Мысль же о реформе науки должна всколыхнуть все общежитие и вновь пересмотреть предлагаемую веру в науку, – действительно ли она подлинная истина, не будет ли она очередным предрассудком, не будет ли в ней только изменяющийся радужный перелив в мыльном пузыре.

Итак, реформа науки не только укрепление ее, но и обвинительный приговор ее несостоятельности.

Культура представляет собой подлинную ценность для общежития. Как видит же оно ее? Как во сне, что исчезает <���при> пробуждении. Подлинность действительной жизни остается сном, сном кошмарным, движущимся через ужасы крови, пушек и удушливых газов, слепительных лучей; во сне человек себя разрывает, готовит кровавые средства самоуничтожения в надежде достигнуть культурной ценности, во сне он напрягает все силы, чтобы достигнуть ее. Всечеловеческое производство, выражающееся в дредноутах, аэропланах, мостах, дорогах, в небоскребах, телескопах, радиотелеграфе и во всех вышках и лифтах всего строительства, – не что другое, как только лестницы, мосты или [вавилонские] башни, через что человек хочет достигнуть подлинную ценность мира.

Смысл строительства исключительно в этом, всё оно представляет собой Вавилонскую башню, собирающуюся достать небо. Развивая свой фундамент выше и выше, <���она> окончилась шпилем, превратилась в ничто. Последний человек, ставший на нем, только поднимет руки вверх и крикнет в отчаянии перед недостижимою ценностью, обрушится в отчаянии вниз со всеми орудиями на свои лестницы и вышки, на все культурные фундаменты, научные обоснования, восхождения, потрясет вс<���е> основ<���ы> законов, обрушит своды своего строительства на себя.

Искалеченный, разорванный на части, но пробуждаясь, вновь собирает свой разбитый череп, складывает мозг свой уже в иной порядок, складывает его так, чтобы в новом его сложении достигнуть ценности, достигнуть ее и обогатиться ею.