Эрик Кандель - Век самопознания. Поиски бессознательного в искусстве и науке с начала XX века до наших дней

Модуляторные системы, управляющие разными эмоциями, могут по-разному воздействовать на одни и те же зоны мозга (например префронтальную кору или миндалевидное тело). Поэтому точное сочетание эмоций, испытываемых нами при рассматривании того или иного произведения искусства, отчасти определяется и миндалевидным телом, и полосатым телом, и префронтальной корой, и каждой из систем регуляции эмоций. Работа этих модуляторных систем с их специфическими, но перекрывающимися функциями позволяет нам легко переходить из одного эмоционального состояния в другое.

Картина Климта “Юдифь” ( рис. I–20 ) может служить хорошим примером сложности эмоций, которые мы в состоянии испытывать, глядя на произведение искусства. В иудейской традиции Юдифь считалась отважной и самоотверженной спасительницей своего народа. В эпоху Возрождения Юдифь было принято изображать как идеализированную молодую героиню, какой ее показал, например, Караваджо ( рис. I–21 ). Климт переосмыслил ее образ и сделал его более эротичным. Он запечатлел Юдифь как сексуально возбужденную женщину, в которой эротические желания сочетаются с садистским удовлетворением от убийства Олоферна. Отсечение его головы, которую Юдифь прижимает к груди, предстает высшей степенью кастрации.

Как отреагируют на картину модуляторные системы предполагаемого зрителя? На базовом уровне золотистое сияние фона, мягкие тона тела Юдифи и гармоничное сочетание цветов в целом может вызвать активацию системы удовольствия, стимулируя выброс дофамина. Если при виде гладкой кожи и обнаженной груди Юдифи у зрителя происходит выброс эндорфинов, окситоцина и вазопрессина, он может испытать половое возбуждение. Подразумеваемое насилие и оттенок садистского наслаждения, улавливаемый во взгляде Юдифи и ее приподнятой верхней губе, могут вызвать выброс норадреналина, который приведет к повышению частоты сердечных сокращений и давления крови и вызовет реакцию борьбы или бегства. При этом мягкие линии и повторяющиеся узоры могут, напротив, стимулировать выброс серотонина. По мере того как зритель вбирает этот сложный образ с его многогранным эмоциональным содержанием, в гиппокамп выделяется ацетилхолин, способствующий сохранению в памяти увиденного. В конечном счете привлекательность подобных картин связана именно с их сложностью, вызывающей в мозге зрителя активацию ряда часто противоречивых сигналов, которые вместе вызывают всплеск ошеломляюще разносторонних эмоций.

Исследования биологических механизмов регуляции эмоций и эмпатии только начались. Они сулят нам возможность рано или поздно разобраться в том, почему искусство имеет над нами такую власть.

В 2008 году археолог Николас Конрад на юге Германии открыл древнейшее, по-видимому, из известных изображений человека – так называемую Венеру из Холе-Фельс. Статуэтке из мамонтовой кости около 35 тыс. лет ( рис. 27–1 ). Комментируя замечательную находку, Пол Мелларс обратил внимание на ее “откровенно, почти вызывающе сексуальную природу” [193]. Доисторический автор изобразил голову, руки и ноги женщины крошечными, при этом утрировав грудь, половые органы, живот и бедра [194]. Эти признаки роднят статуэтку из Холе-Фельс с палеолитическими венерами, изготовленными 5–10 тыс. лет спустя в разных районах Европы. Археологи полагают, что эти статуэтки указывают на верования, связанные с плодородием. Мелларс делает вывод: как бы мы ни смотрели на эти статуэтки, “сексуальный символизм европейского (да и мирового) искусства восходит к заре эволюции нашего вида” [195]. Австрийские экспрессионисты конца XIX – начала XX века создавали, по сути, современные версии этой статуэтки, утрируя черты лица и части тела в попытке усилить эмоциональные, эротические, агрессивные и тревожные репрезентации своих субъектов. Эта преемственность поднимает ряд вопросов.

Рис. 27–1. “Венера из Холе-Фельс”.

Есть ли у искусства универсальные свойства и функции? Каждое поколение создает новые стили и формы выражения – отчасти под влиянием достижений науки и техники, отчасти за счет меняющихся представлений, знаний, потребностей и ожиданий художников. Но сохраняются ли в искусстве универсалии? И если да, то как они воспринимаются специализированными проводящими путями нашего мозга и в чем их сила? Могут ли представления о таких универсалиях дать научную основу для понимания художественных новшеств какой-либо культурной среды?

Хотя поиски ответов на вопросы, касающиеся природы искусства и его восприятия, только начинаются, самое время задуматься об этих проблемах. Ведь еще недавно, в последние два десятилетия XX века, из слияния когнитивной психологии и нейробиологии возникла новая наука о человеческой психике.

Ее значение не ограничивается вкладом в расширение научных знаний. Предоставив нам возможность изучать научными методами восприятие, эмоции, эмпатию, научение, память и другие сложные психические процессы, она сулит преодоление пропасти, разделяющей науку и искусство. Поскольку и создание произведений искусства художниками, и реакция зрителей зависят от работы мозга, одна из интереснейших задач новой биологической науки состоит в том, чтобы разобраться в самой природе искусства. Весьма вероятно, что когда мы лучше разберемся в биологии восприятия, эмоций, эмпатии и творчества, будет легче понять, почему искусство так воздействует на нас и почему оно остается неотъемлемой частью едва ли не любой культуры.

Семир Зеки, один из первых исследователей нейробиологических основ эстетики, напоминает, что основная функция мозга состоит в получении знаний о мире и что изобразительное искусство представляет собой одно из порождений этой функции. Мы получаем знания из многих источников: из книг, интернета, из собственного опыта. Но изобразительное искусство, полагает Зеки, дает нам нечто особое. Мы получаем знания о мире с помощью всех органов чувств, но в нашем распоряжении нет другого настолько же эффективного средства приобретения знаний, как зрение. Более того, некоторые категории знаний, например о мимических выражениях, можно получить лишь посредством зрения. Поскольку зрение – активный процесс, изобразительное искусство поощряет нас к активному, творческому познанию мира.

Анализируя творчество австрийских экспрессионистов, мы столкнулись с вопросами, связанными с нейроэстетикой эмоций – направлением, призванным соединить искусствоведение с когнитивной психологией и нейробиологией восприятия, эмоций и эмпатии. На некоторые вопросы можно попытаться ответить уже сейчас. Какова природа эстетики? Управляют ли реакцией на произведения искусства общие биологические принципы – или эта реакция всегда индивидуальна?