Денис Зильбер - Разговор об иллюстрации в пижаме и с чашкой кофе

Мне приходилось рисовать забавных персонажей на упаковки и чудовищ для рекламных кампаний, динозавров для голливудских блокбастеров и мушкетёров для настольных игр, людей и животных, насекомых и рыб, духов и чертей, роботов и ведьм.

И каждый раз я тратил многие часы на поиск и изучение информации по данной теме, исследовал её со всей тщательностью, ещё даже не приступив к рисованию начальных эскизов. Всё это для того, чтобы быть полностью уверенным, что я делаю всё правильно и полностью владею предметом.

Подобный подход лично я считаю неотъемлемой частью профессии иллюстратора. Без него вверх по пирамиде не вскарабкаешься, каким бы талантом ты не обладал при рождении.

Небольшой пример из моей скромной практики. Когда я работал над серией иллюстраций о Франции первой четверти XVII века, я несколько дней изучал материалы, читал статьи, просматривал книги по истории костюма того периода, собирал референсы на сайтах музеев, исследовал буквально под микроскопом изобразительное искусство того периода.

Сотни фотографий были отобраны мной для использования в работе после просмотра нескольких тысяч. И только когда я понял, что более-менее владею темой, я приступил к созданию эскизов.

Мы, люди, не можем знать всё изначально, но мы можем учиться, исследовать. И это надо делать постоянно, не прерываясь ни на минуту.

При всём этом важно понимать, что хорошая иллюстрация – это не просто картинка, заполненная достоверными деталями и показывающая, насколько эрудирован иллюстратор и насколько он хорошо знает предмет, который иллюстрирует.

Как я говорил выше, хорошая, умная иллюстрация, рассчитанная на интеллигентного зрителя, зачастую несёт в себе не один смысловой слой. Как и хорошая книга, она может содержать смыслы и аллегории, рассчитанные на разный уровень понимания и эрудиции зрителя.

Люди разного уровня образования и с разным вкусом будут воспринимать эту иллюстрацию по-разному, и каждый будет в ней находить что-то своё. Такая многослойность, кстати говоря, полностью решает противоречие между глубиной иллюстрации и её универсальностью, о котором мы говорили чуть выше. Иными словами, вполне возможно создавать иллюстрации, которые имели бы успех и у массового зрителя, и у зрителя более искушённого.

Это непросто, но не невозможно, уверяю вас, мой дорогой читатель.

Чтобы лучше понять, что я имею в виду под многослойностью иллюстрации и вообще под самим понятием смысла, приведу, как водится, ещё один пример из жизни.

В своё время я давал своим студентам такое задание на развитие навыков сторителлинга. Они должны быть взять какую-нибудь известную историю, сказку или миф, что-нибудь очень узнаваемое, и проиллюстрировать её, перестроив так, чтобы зритель смотрел на знакомую историю под другим углом. Можно было даже полностью менять суть происходящего, лишь бы изначальная история продолжала оставаться узнаваемой.

В качестве примера подобной переработки известного сюжета я приводил одну статью для журнала GQ, которую мне довелось проиллюстрировать.

Статья была о людях, которые не хотят взрослеть и ведут себя, несмотря на возраст, как подростки, т. е. о кидалтах.

В статье мельком упоминался Питер Пэн, мальчик, отказавшийся взрослеть, и я решил сделать его центром своей иллюстрации.

Я изобразил сидящего перед телевизором глубокого старика в зелёной одежде Питера Пэна. В одной руке он держал пульт от телевизора, рядом стояла целая стопка старых видеокассет с фильмами про Питера Пэна, а на стенах были развешаны фотографии из его бурной юности.

Я изобразил классического, узнаваемого Питера Пэна, который всё-таки постарел, несмотря на все старания, хотя и продолжает верить в свою неувядающую юность.

В общем, вот такое было задание – найти другое, новое прочтение старой истории, используя тех же персонажей.

К моему большому удивлению большинство моих студентов выбирали почему-то сказку о Красной Шапочке. Не знаю, в чём была тому причина, но дело дошло до того, что я стал заранее просить: «Друзья, пожалуйста, не рисуйте Красную Шапочку!»

И вот, выбрав Красную Шапочку, они, как правило, шли по одному из двух путей. Либо пытались сделать Красную Шапочку взрослой и сексуальной, либо маленькой и агрессивной, вложив ей в руки топор, нож или даже дробовик.

Логика была мне ясна, и в ней я не видел ничего плохого. Они пытались создать яркий диссонанс между хорошо известным нам образом маленькой наивной девочки, несущей через тёмный лес пирожки бабушке, и своим новым образом Красной Шапочки, агрессивной или сексуальной, а иногда и смешивая эти два качества в одном образе.

Проблема, однако же, была не в самой попытке создать такой диссонанс, а в том, что новая история получалась очень плоской, банальной и для своего понимания не требовала ни какого-либо серьёзного культурного багажа, ни даже особо интеллекта. Её добавочная стоимость, выражаясь экономическим языком, практически равнялась нулю.

Ну взрослая Красная Шапочка, ну с длинными ногами и большой грудью, ну в сексапильном белье, ну и что? Какие дополнительные смыслы такая трансформация в себе несёт? Какие интересные ассоциации рождает в голове зрителя? Боюсь, что никаких.

Между тем, однажды я случайно наткнулся на одну замечательную иллюстрацию, в которой решалась точно такая же задача, на ту же тему, и это была одна из лучших переработок Красной Шапочки из всех, что я видел.

К огромному моему сожалению, иллюстрацию эту создал не мой студент, и, к ещё большему сожалению, я даже не помню имени автора. Зато очень хорошо помню то впечатление, которое произвела на меня его работа.

Представьте себе обычную бруклинскую улицу, мы на неё смотрим чуть сверху, а внизу, под нами, столпилась целая куча полицейских машин и пара амбулансов. Мигают мигалки, суетятся полицейские, парамедики, явно что-то произошло.

Задние двери одного из амбулансов открыты, и в проёме, закутавшись в серое шерстяное одеяло, сидит маленькая девочка в красной шапке, а толстый патрульный полицейский записывает её показания в маленький блокнот, стоя рядом.

Мимо проходят два парамедика с носилками, на которых укрытое простынёй лежит тело. По свисающему вниз хвосту мы понимаем, что это волк.

Итак, с одной стороны, автор ничего экстраординарного и очень уж нового нам не рассказал. Мы легко можем понять, что, скорее всего, в нашем случае маленькая Красная Шапочка каким-то образом одержала верх над большим и страшным волком, и в этом замысел автора не сильно отличается от идей тех моих студентов, кто давал в руки девочке топор или дробовик.

Однако если присмотреться, та же, в общем-то, банальная история рассказана здесь гораздо интереснее и глубже. Для её понимания стоит ненадолго отвлечься и совершить небольшой экскурс в историю кинематографа.