Михаил Лебедянский - Портреты Тициана

Тициан написал Якопо Страду среди предметов его коллекции. Но не это главное – такой подход был повсеместен в то время. Можно вспомнить, например, великолепные портреты Джованни Баттисты Морони Портной или Портрет скульптора. Но у Морони персонажи позируют художнику, а аксессуары подчеркивают их профессиональную принадлежность. Тициан же в портрете Страды передает сам момент работы антиквара, показывающего кому-то, находящемуся за пределами картины, копию скульптуры Венеры работы Праксителя. Его поза, лицо, жест рук передают важный психологический момент торга и возможную оценку потенциальным покупателем художественной и денежной ценности предлагаемой антикваром вещи. Именно в этом состоит отличие портрета Тициана от работ Морони – в стремлении раскрыть внутреннюю, скрытую от глаз зрителей, психологическую характеристику портретируемого.

Тициан изобразил себя на нескольких автопортретах. До наших дней дошли два, хранящиеся в Картинной галерее в Берлине и мадридском музее Прадо. К ним можно прибавить еще целый ряд собственных изображений на многофигурных композициях, где художник представил себя в разных образах, например как Святого Иеронима на своей последней картине Пьета (Галерея Академии, Венеция).

На автопортрете из коллекции берлинского музея перед нами предстает крепкий мужчина, свободно и величественно расположившийся за небольшим столом. В такой позе ему удобно писать свой портрет, сидя перед зеркалом. Ничто здесь не указывает на профессию художника нет никаких атрибутов и аксессуаров этого ремесла. Так, как выглядит здесь Тициан, мог выглядеть венецианский патриций или дож, кардинал или король.

Лицо художника, обрамленное пышной ухоженной бородой, отличается тонкими и выразительными чертами, высоким мощным лбом и спокойным, вдумчивым взглядом. Перед нами человек, полный жизненных сил, внутренней энергии, уравновешенный, решительный, умный. Кажется, что жизнь его движется, как глубокая, полноводная река – широко, плавно, ровно и спокойно от своих истоков и до дней, когда художник писал свой портрет. Тициан был скуп на слова. Его письма в большинстве случаев представляют собой просьбы, коммерческие послания, полные практических вопросов и почти не затрагивающие проблем искусства и живописи. Он не теоретизировал, он всегда работал не покладая рук, и мы можем предположить, что в молодости Тициан был деловым человеком, а уже затем стал художником.

Может быть, именно поэтому ему, как немногим среди мировых знаменитостей, удавалось так успешно вести свои дела, стать признанным художником Венецианской республики и придворным художником императора Карла V, поставить на широкую ногу свой дом в Венеции, где он принимал знаменитостей со всей Европы. Кстати, именно таким преуспевающим и уверенным в себе человеком выглядит Тициан на берлинском автопортрете.

Сохранилось свидетельство о жизни Тициана в собственном доме на Бири-Гранде на окраине Венеции, на берегу лагуны, откуда в хороший день видны вдалеке заснеженные вершины его родных Альп. В Венеции Тициан жил, словно повседневно участвуя в радостном карнавале. Гуманист Франческо Присчианезе писал: «Первого августа я был приглашен на вакхическое празднество, посвященное некоему Ферраре Агюсто – имя, которое я так и не смог себе объяснить, несмотря на то, что к нему возвращались на протяжении вечера, – в прелестный сад, принадлежащий мессеру Тициану, хорошо известному, превосходному живописцу. Большинство из наиболее известных людей города были там, такие, как Пьетро Аретино, Якопо Тати, называемый иль Сансовино, Якопо Нарди и я – четвертый в том избранном кружке. Солнце пригревало очень сильно, хотя место само по себе было тенистым, так что мы проводили время, пока столы выносили наружу, в рассмотрении картин, поражавших нас своей жизненностью, которые наполняли весь дом, и наслаждались красотой и очарованием сада расположенного на противоположном конце Венеции у морского берега. Находясь в нем, можно было видеть красивый остров Мурано и другие места. Едва только зашло солнце, как по воде заскользили бесчисленные гондолы, наполненные прекрасными женщинами. Музыка и пение звучали вокруг нас и аккомпанировали нашему веселому ужину» [13].

Человек на автопортрете из берлинского музея мог быть великим портретистом. Для художника портретов в первую очередь нужен талант, умение создать живыми красками точный внешний образ человека на холсте. Таким несомненным талантом Тициан был наделен от природы. Но в неразрывном единстве с этим талантом превосходному портретисту важно иметь богатый собственный внутренний мир, основанный на знаниях и огромном жизненном опыте общения с людьми, чтобы в красках не только передать внешнее сходство портретируемого, но и запечатлеть на холсте особенности внутреннего духовного облика модели. Тициан, что подтверждает его автопортрет, обладая необычайной живописной одаренностью, был также проницательным человеком, которому мера его таланта предназначила стать величайшим портретистом во всем мировом искусстве.

Второй, более поздний Автопортрет (Прадо, Мадрид) Тициан написал подчеркнуто строго, в профиль, отчеканив свой образ, как на медали, монете или античной камее. Здесь он специально изобразил себя с кистью в руке, подчеркнув свое призвание живописца, так как в старости его враги стали поговаривать, что ему изменяет зрение, руки его ослабли и он уже не может удержать кисти в руках.

Здесь уместно привести свидетельство Марко Боскини в книге Богатые сокровища венецианской живописи (1674) о методе работы Тициана. – «…Тициан покрывал свои холсты красочной массой, как бы служившей ложем или фундаментом для того, что он хотел в дальнейшем выразить. Я сам видел такие энергично сделанные подмалёвки, исполненные густо насыщенной кистью в чистом красном тоне, который призван был наметить полутон, либо белилами. Той же кистью, окуная ее то в красную, то в черную, то в желтую краску, он вырабатывал рельеф освещенных частей. С этим же великим умением, при помощи всего лишь четырех мазков, вызывал он из небытия обещание прекрасной фигуры… Заложив эти драгоценные основы, он поворачивал свои картины лицом к стене и порой оставлял их в таком положении месяцами, не удостоив их даже взглядом; когда он брал их снова в работу, он разглядывал их с суровым вниманием, точно это были его злейшие враги, дабы увидеть в них какие-либо недостатки. И по мере того, как он открывал черты, не соответствовавшие его тонкому замыслу, он принимался действовать, подобно доброму хирургу, без всякой жалости удаляющему опухоли, вырезывающему мясо, вправляющему руки и ноги. Работая таким образом, он корректировал фигуры, доводя их до той высшей гармонии, которая способна была выразить красоту природы и искусства… Последние ретуши он наводил ударниками пальцев, сглаживая переходы от ярчайших бликов к полутонам и втирая один тон в другой. Иногда тем же пальцем он наносил густую тень в какой-либо угол, чтобы усилить это место, либо же лессировал красным тоном, точно каплями крови, в целях оживления живописной поверхности. Именно так доводил он до полного совершенства свои фигуры» [14].