Меган Уолен Тернер - Царица Аттолии (ЛП)

— Ген, ведь это Аттолия отрезала тебе руку, не так ли? — спросила Эддис.

Евгенидис пожал плечами.

— Ты бы начала войну, если бы меня повесили?

— Да, — сказала Эддис. Любовь к истине заставила ее добавить: — Скорее всего.

— Можешь ли ты отрицать, что война началась из-за этого? — Евгенидис поднял изуродованную руку.

— Нет, — Эддис пришлось уступить. — Но, как я уже сказала, это Аттолия приказала отрезать тебе руку.

— Из-за мидянина, — ответил Евгенидис. — Если бы он не отговорил ее, меня бы повесили. Орнон разозлил ее достаточно, чтобы меня четвертовали. Конечно, — добавил он, желая быть правдивым в свою очередь, — не могу сказать, что мне очень хотелось быть четвертованным.

— Может быть, мидиец понимал, что он подстрекает нас к войне? — спросила Эддис.

— О, да, — ответил Вор.

Эддис помолчала, глядя на стол, заваленный докладами о жертвах и расходах на войну с Аттолией.

— Тогда я не буду считать себя его должницей. — она положила руку на стопку бумаг, где подробно перечислялись ее оставшиеся ресурсы, численность армейских батальонов, снабжение боеприпасами и продовольствием. — Он вызвал военные транспортные суда в проливы, — сказала она. — Они, как в ороны, ждут падали. Интересно, знает ли Аттолия.

Аттолия знала. Она узнала о них прежде, чем мидийские корабли покинули свой порт. Корабли предназначались для патрулирования ее берегов, и она была осведомлена об их количестве, огневой мощи и численности команды. Она знала, что ее бароны так же были прекрасно проинформированы. В последнее время они притихли, как маленькие птички в кустах, увидевшие лису. Она так же знала, что мидийский Император выбрал для нее посла не только политически дальновидного, но и физически привлекательного. Ее придворным было отлично известно, что царица не терпит подхалимов и редко прислушивается к лести, но она неизменно улыбалась Нахусереху и откровенно наслаждалась его комплиментами. Но приятнее комплиментов был ужас на лицах ее баронов, когда она отвечала послу долгим взглядом из-под ресниц, или когда ее слуги открыто лебезили перед мидянами.

Аттолия действительно получала удовольствие от общества мидянина. Ей было приятно, что он считает ее прежде всего красивой женщиной, а не воинственной правительницей. Когда он сопровождал ее на прогулках, она безмятежно позволяла ему касаться ее руки и подходить ближе, чем это было необходимо. Нахусерех утверждался в роли обольстителя, и она от всей души надеялась, что никто не расскажет ему, как она поступила с последним из желающих соблазнить ее. Впрочем, если кто-то и проболтался, мидянин должен был только больше увериться в своей неотразимости.

Все ее служанки согласились с ее оценкой внешности Нахусереха. Царица слушала их воркование по утрам и вечерам, когда они одевали и причесывали ее. Аттолия разрешала им сплетничать, пока они не переходили границ скромности. Она наслаждалась их болтовней, хотя сама никогда не принимала в ней участия.

— Говорят, что мидиец заказал новую тунику, затканную золотом и расшитую изумрудами по вороту.

— Говорят, что у него несколько изумрудных гарнитуров, и его камердинер пришивает их на костюм, который он выбирает утром.

— Пора бы ему купить другие камни, — сказала Фресина.

Она была старшей из служанок и сидела у окна с иглой, подшивая подол на одном из платьев царицы. Она разгладила пальцами шов.

— Рубины, например, — добавила она, взглянув на свою хозяйку, чью прическу украшала тщательно вплетенная в косы лента с рубинами.

Это был смелый намек, и позволить себе его мог лишь тот, кто видел, как Аттолия улыбалась мидийскому послу, позволяла ему удерживать ее руку в ладонях и называть ее «дорогой царицей», а иногда и просто «моей дорогой».

— Или те, что лучше подойдут к его бороде, — пробормотала одна из молодых женщин.

Ее слова вызвали неловкое молчание. Служанки осторожно посмотрели на свою царицу.

— Хлоя, — сказала Аттолия.

— Ваше Величество?

— Пойди принеси мне…

— Что желаете, Ваше Величество?

— Не знаю. Подумай сама.

— Да, Ваше Величество, — прошептала Хлоя и поспешила прочь.

После ее ухода разговор перешел в более безопасное русло.

Весь Эддис молился, и как бы в ответ на эти молитвы ветры этезий [4] Этезии — устойчивые северные ветры в Восточном бассейне Средиземного моря летом, из-за особенностей климата. пришли позже обычного. Сунис использовал остатки своего военного флота, чтобы перевезти армию на острова для их защиты. Аттолия атаковала неустанно и постепенно закрепляла их за собой, один за другим. Мидянин нашептывал свои советы ей на ухо, и она внимательно слушала его. Она всегда умела слушать, и Нахусерех мог видеть, как воплощаются в жизнь его советы. Он был весьма проницателен, и царица это ценила.

— Она знает о кораблях? — спросил Камет.

— Сомневаюсь, — ответил мидиец. — Все свои умственные усилия она тратит на своих баронов, пытаясь удержать их в узде. Она мало интересуется происходящим за пределами своей маленькой страны, и кажется, не очень ориентируется в международной политике. Я начинаю думать, что она обязана своим троном тем самым баронам, которых она подозревает в измене. Не знаю, кто еще мог привести ее к власти.

— Вы спрашивали ее о дипломатическом городке на Симорене? Этот остров понадобится нам в качестве плацдарма.

— Да. Она была осторожна и остановила меня, но со временем я смогу ее переубедить. Я смогу внушить ей, что это небольшое посольство будет использоваться исключительно для осуществления почтовых сношений между нашей дружественной империей и ее царством.

— Нам также нужно будет получить землю здесь, на материке.

— Получим, — сказал посол. — Пока нам нет необходимости спешить, но как только мы закрепимся здесь, будем стоять непоколебимо.

Когда наконец задули этезии, Сунис отозвал войска с островов, оставив гарнизоны на тот маловероятный случай, если Аттолия рискнет своим флотом в сезон ураганов. Он собрал корабли в безопасных гаванях и переключил внимание на сухопутного врага, Эддис. Аттолия сделала то же самое.

Горы защищали Эддис лучше любой армии, но и в этой защите имелись бреши. Например, Иркейский сосновый лес, покрывавший один из пологих горных склонов. Однажды Сунис уже пытался провести свою армию через лес, и Эддис пообещала поджечь деревья. Сунис ушел. Когда в морской войне наступил период вынужденного перемирия, Сунис вернулся в Иркей, сжег его сам, а затем прошел по пепелищу.