Марина Трубецкая - Дверь обратно

— Ну как, интересно? — Ну вот как может у учителя, у гуру так сказать, быть настолько неприлично-ехидное выражение лица?

— А то! Рассматривать кусок каменного чего-то в условиях дикой природы — это ж просто фантастика!

— Вот потому-то я и здесь, — перестав улыбаться, начал он. — Пока твои пути забиты, мы попробуем помочь им и искусственно расширить сознание. На, выпей, — в протянутой руке он держал небольшой кожаный бурдючок.

— Что это? — подозрительно понюхав содержимое, спросила я. — Гадостный запах-то какой!

— Это взвар из разных трав и грибов.

— Галлюциногенных, что ли? Я такое не употребляю.

— Выпей, это не вредно. Пока сама не научишься входить в гармонию с природой, другого выхода нет.

«Вот так вот наркодилеры и завлекают в свои сети неокрепшие души», — подумала я и сделала глоток отвратительного пойла. Остатки протянула обратно Атею.

— Оставь себе. Это ведь не последний урок на сегодня. — Он повернулся и удалился в сторону центрального валуна.

Я в тридесятый раз за сегодня оглянулась вокруг себя. Вроде все по-старому. Посмотрела на свой камень и… Мама дороХая! Он мне подмигнул! Я помотала головой, опять глянула. Камень пристально смотрел на меня.

— Ну наконец-то, — вдруг сказал он глухим голосом, — а то я зову тебя, зову… теперь-то слышишь меня?

— Ага, и вижу тоже!

Камень, когда разговаривал, не шевелил «мышцами лица», как мой саквояж. Просто прямо перед его поверхностью возникал смутный образ призрачного, прозрачного, слегка колеблющегося, как воздух в жаркий день, лица, на котором угадывались вполне человеческие черты.

— Меня называй Знай-камень, а к тебе как лучше обращаться?

— Стеша.

— Ну что ж, Стеша, давай начинать урок.

— Давайте, — сказала я и обвела площадку рукой. — А разве он у всех разный? Почему у одного камня сидеть нельзя?

— Конечно, разный. Ты вот сегодня первый день пришла, а кто-то уже не один год премудрость перенимает. Да и каждому про разное знать надобно. Так вот, урок наш называется Кощунословие.[33] Здесь я тебе буду баять про дела давно прошедших лет, про устои рода, племени, Веры. Что именно про происхождение всего сущего ты знаешь?

— Ничего не знаю, — подумав, ответила я. Вряд ли он спрашивал про Большой Взрыв, в результате чего появилась Галактика и наша Земля. Да и про семь дней, за которые Бог создал мир, не расскажешь. — А зачем это мне?

— Значит, с самого начала придется, — задумчиво пробормотал камень, — а знать прошлое необходимо, моя органическая сестрица, без знаний прошлого нет будущего. Народ же, забывший о своих истоках, подобен сироте горемычной.

И начал он мне вещать историю Руси, начиная с момента Сотворения мира. В это же время поверхность камня подернулась туманом, а потом на ней, как на экране, стали проступать кадры, иллюстрирующие рассказ. Образное повествование и почти документальное изображение странным образом гармонировали между собой.

— В начале начал мир был тьмой, а тьма была миром, — поверхность камня оставалась непроглядно черной, — пока Всевышний не подарил миру золотое Яйцо, — среди мрака проступило что-то нестерпимо яркое и впрямь имеющее форму яйца. — В сверкающей темнице томился Родитель всего сущего, который так и назывался — Род. И по сей день бы он в своем узилище сидел, если б не появилась в его сердце Любовь. Любовь была так велика, что ей тесно стало внутри Рода, и родилась она, и разлетелось Яйцо на неисчислимое количество осколков. — Яйцо на изображении взорвалось, и миллиарды сверкающих искр заполнили всю поверхность камня. Между прочим, большой галактический взрыв и получился!

Дальше Знай-камень поведал о появлении Солнца, Земли, звезд, при этом картинки менялись согласно продвижению рассказа. Потом пошли сказания о рождении Богов. Уж не знаю, как бы я это запомнила, если б просто слушала, но с таким видеорядом новые факты прочно находили свое место в моей голове. Вот это урок истории! Вот это я понимаю! Мне казалось, что урок только начался, а камень уже со мной прощается.

— А откуда ты, Знай-камень, это все знаешь?

— Детка, да мы, кремниевые организмы, были самыми первыми появившимися во Вселенной существами. Живем мы долго, да и на память не жалуемся. Вся земля пронизана моими сородичами. Поэтому и информация до нас доходит всякая. Жаль только, живых и думающих кремниевцев с каждым тысячелетием становится все меньше и меньше. Землю-матушку теперь покрывают, в большинстве своем, наши останки.

Под впечатлением такого первого урока, я потянулась за всеми на выход. Мы спустились вниз, но, против ожидания, идти никуда не пришлось. Тут же, уцепившись за соседние корни, мы поднялись опять наверх и вот теперь-то оказались в лесу! Но это, опять же, не была Роща Атея. На этот раз мы очутились в сосновом бору. Высокие, стройные лесные красавицы-сосны, наполненные ярким солнечным светом, тянулись в небо. Янтарный смолянистый запах наполнял расширившиеся легкие лечебными ароматами. Прозрачный, звенящий сосновый воздух окутывал со всех сторон.

— Это не Гиперборея? — спросила я у стоящей рядом Рисы.

— Почему?

— Так солнце есть, — я кивнула на небо.

— Здесь всегда солнце, — задумчиво произнесла урисница и села на ближайший пенек.

— А что сейчас за урок будет? — не отставала я.

— Тварьский Язык.

— Татарский? — не расслышала я.

— Тварьский, — по слогам повторила она.

Что за язык такой, я спросить не успела, так как появился учитель. Я замерла в восхищении. Юноша, практически мальчик, еще безбородый, среброволосый, с огромными печальными зелеными глазами. Такой хрупкий и грациозный, что сразу же стало очевидно, что он вряд ли является человеком.

— Он человек? — спросила я у Рисы.

— Альв, — шепнула мне в ответ та.

Понятно. Тот самый родственник гмуров. И, скорее всего, тот, кого в моем мире эльфом называют. Ну так-то и на слух слова похожи: «альв», «эльф»… Уж какие там у него уши, сказать не берусь, так как волосы, перехваченные на лбу простым кожаным ремешком, эту часть тела прикрывали.

— У нас новенькая, — пропел альв. Кстати, я заметила, что в Гиперборее больше пели, чем говорили. — Как зовут тебя, прекрасное дитя?

— Стефания, — недовольно поморщившись на «прекрасное дитя», ответила я.

— Вот и хорошо, — непонятно чему обрадовался наш учитель, — а я — Лесеслав. И как раз сегодня мы начинаем изучать язык земноводных.

Он взял холщовый мешочек, прошелся по всем пенькам и выдал каждому ученику по жабе. Большой такой бородавчатой жабе с желтой полосой на брюхе.

— Так, а теперь расслабили срединное ухо и заставили вибрировать барабанную перепонку. Минут десять, я думаю, хватит.

Пес их забери с их заморочками! Вот и что делать прикажете? Вспомнив про адский напиток, я достала бурдючок и хлебанула из него. От отвращения меня аж передернуло. Ну почему всякие нужные напитки не могут быть по вкусу как малиновый сироп? Подождала немного и посмотрела по сторонам, но изменений не заметила никаких. Глянула на жабу, та сидела и молча пучила на меня глаза. Ну правильно, насколько я знаю, жабы — ночные животные, чего ей средь бела дня разговоры разговаривать? Наконец господин прекрасный педагог обратил на меня внимание. Подошел, остановился, грациозно покачиваясь с пятки на носок.