Марина Трубецкая - Дверь обратно

Вернувшись обратно к колодцу, я поставила чугунок внутрь сгнившей кадушки и для верности плотно забила ветками расстояние между ним и щербатой стенкой. Теперь, если той придет охота перевернуться, чугунок оттуда так просто не вытряхнется.

Сделав пару глотков безумно вкусной воды, я сбегала за Славиком. Следующие полчаса мы провели просто в раю, время от времени попивая воду и валяясь на траве. Перед самым уходом я решила пожертвовать и рукавами от моей рубашки, которая все еще была обмотана вокруг беглеца, и мы с наслаждением умылись, оттирая потеки копоти, грязи и пота. Напоследок, заглушая голод, мы напились так, что в животе забулькало, и отправились из этого странного места восвояси.

Славик опять был надежно привязан ко мне сарафанной веревкой. А в руках я тащила чугунок. Пить, чай, не в последний раз нам приспичило, а воду таскать в наших лесах нечем. Не валяется здесь ничего похожего на расколотый кокос.

Когда, по моим ощущениям, опасная зона закончилась, я перекинулась в лису и, тщательно принюхавшись, определила примерное направление. Передвигаться же в лисьем обличье не представлялось возможным, чугунок сильно возражал против этого. Так и пришлось действовать дальше: перекинусь, понюхаю и обратно. По дороге нам попадались какие-то ягоды и грибы. Ни в тех, ни в других я ничего не понимала. Поэтому ягоды мы ели только те, которые уж точно не могли быть волчьими. А грибы в чугунок я кидала просто по наитию, рассматривая каждый только с точки зрения: нравится — не нравится. Полный чугунок набрался моментально, так как других грибников, кроме нас, здесь, похоже, давненько не появлялось.

На сегодня, похоже, мы все-таки исчерпали положенный нам лимит сволочизма, так как до нашей лачуги добрались без приключений. Заяц лежал там, где я его бросила, и даже не стух еще. Дровишки около очага находились в достаточном количестве. Поэтому я (естественно, вначале прочно закрепив Славика веревкой к ножке скамейки) сбегала с чугунком к знакомому ручейку и села раздумывать о том, как лучше освежевать зайца без помощи ножа. В голову не пришло ничего лучшего, чем перекинуться в лису и просто разодрать его в клочья при помощи зубов и когтей, стараясь хоть как-то отделить шкуру и внутренности от мяса. Да-а… Получился, конечно, не филе-миньон,[45] но посмотрела бы я на того шеф-повара, который сделал бы это без ножа лучше! Дальше, особо не раздумывая, я покидала зайчатину и грибы в чугунок и поставила прямо на горящие угли. Чтоб не околеть с голоду, пока готовится праздничное блюдо, я нанизала оставшиеся грибы на прутики и стала жарить их над теми же углями.

Еле-еле дождавшись, когда бочка у грибов зарумянятся, мы вцепились в это абсолютно несоленое яство с жадностью волков. Едрит, даже если бы тут и затесался ядовитый поганец какой, наши бы организмы и яд бы схарчили без всякого вреда! Вода же в чугунке пока еще даже и не думала закипать. Мы со Славиком осоловело переглянулись, чувствуя, как начинают дружить в желудках выпитая за день вода и схомяченные грибы, и, привалившись друг к другу спинами, заснули абсолютно счастливыми людьми. По крайней мере я — точно.

Проснулась я уже ближе к вечеру. Под ухом лениво булькал чугунок, распространяя аппетитные запахи. Кое-как стащив его с огня, я задумалась. Первая мысль была о насущном — чем хлебать горячее варево? Ложек, как сами понимаете, здесь не было тоже. А вторая, уже более глобальная, — что же нам делать? Жить здесь всегда, дичая и опускаясь? Ладно, положим, голодная смерть нам не грозит, с моим новым умением какую-никакую мелкую живность я наохочу, грибы и травки всякие насобираем, вода тоже имеется. Из прикладбищенской избушки можно поперетаскивать остальную посуду. Но что ж это за жизнь такая! Есть, конечно, вариант отправиться на поиски людей. Меженник говорил про семь дней пути, но опять же, пока ночи такие холодные, об этом не может быть и речи — Славик просто не дойдет. Да и уходить было страшно. Все-таки крыша над головой, защита от ветра, очаг. К тому же надежда оставалась, что Атей нас все-таки здесь сыщет.

Так что я решила остаться тут, дожидаясь, когда закончатся ночные холода, и занялась благоустройством. Натаскала из леса лапника, чтобы теплее и мягче было по полу ходить. Посбивала палкой паутину по углам. Запасла впрок сухого хвороста побольше. Назавтра решила снова сходить в зону за еще одним чугунком, а то сейчас воду опять негде держать, пока наш занят варевом.

Проснулся Славик, и мы, поддевая несоленые куски палочками, как-то поужинали. На улице уже стремительно темнело и так же стремительно холодало. Странный все-таки лес! Такие необъяснимые перепады температуры — от теплого летнего погожего дня до такой студеной и ветреной ночи… Как только стемнело, я опять отправилась на охоту, подперев для надежности дверь большим камнем.

В этот раз я свернула головенку красивой птице с блестяще-черным оперением, ярко-красными бровями и фиолетовым отливом на голове, шее, зобу и пояснице. Условно я определила ее как тетерева. Поймать этого жирненького красавца мне удалось только потому, что он орал что-то типа «чуу-ишш», пока остальные его собратья драпали. Так что днем нас ожидало уже варево с этой птицей и крапивой. Остаток же этого дня я провела, ползая по округе и пробуя на зуб разные корешки и травы в поисках съедобных.

В таком, примерно, порядке дни текли за днями. Ночью — охота, утром — разделка дичи и готовка. Днем я играла и занималась со Славиком, в надежде, что он когда-нибудь заговорит. Почти вся утварь из избушки на столбах уже давно перебралась сюда. Кстати, в одной из сковородок нашлись даже три деревянных ложки и нож, так что скарбом мы потихоньку обрастали. Однажды я в порыве вдохновения забросала все тем же лапником нашу крышу, и теперь она не протекала даже в период затяжных дождей. Ночи же, против ожидания, становились все холодней и холодней. Похоже, дело все-таки шло к осени, так что поход к людям явно придется отложить до следующего лета. А сейчас встал насущный вопрос о зимней одежде.

Сегодня, решив, что больше ждать нечего, я начала мастерить что-то типа валенок из шкурок съеденных нами зайцев. Проколупывая дырки ножом и стягивая края узкими полосками, нарезанными из тех же шкур, я, полная решимости довести задуманное до конца, изрезала в кровь не один палец… Получалось, спору нет, дерьмово. Шкурки явно смердели гнилью, плохо гнулись, но другого выхода я просто не видела. Это все ж лучше, чем шлепать по снегу босиком. Славик сидел рядом и собирал что-то из сухих палочек.

Окончательно отчаявшись соорудить путную обувку и боясь, что малыш увидит выступившие слезы отчаяния и тоже расплачется, я легла на уже слегка поредевшую траву и уставилась в небо. Под головой мешалась какая-то шишка. Я автоматически пошарила рукой в траве, ленясь передвинуться дальше. Пальцы ощутили какую-то уж очень гладкую поверхность. Юла! Та самая, с Атеева дуба! Я держала ее в руках, как будто это могло меня приблизить к тому дню, когда рядом с нами еще были люди. Вдруг мне показалось, что от бирюльки идет некая теплая волна. Я разжала пальцы, юла легонько светилась голубоватым огоньком. Славик, увидев, что именно я держу в руках, требовательно протянул ручку, сердито насупив брови.