Марина Трубецкая - Дверь обратно

В отличие от других своих братьев и сестер по сиротству, я очень редко мечтала о маме. Чаще в моих грезах присутствовал дедушка с пледом на качалке. От долгих мечтаний о нем мое сознание наделило его определенными чертами лица, на котором я была в состоянии разглядеть каждую морщинку, каждый седой волосок отросшей щетины. Я точно знала выражение слегка выцветших глаз, с которым этот призрачный дедушка на меня смотрел. Летом он сидел на веранде, выходящей на густой цветущий сад, слегка одичалый и неухоженный. Зимой — у камина с трубкой в руках, с газетой и в очках.

И вот сейчас я держу предмет, полученный как будто от него. По крайней мере я могу представлять это.

Явственно потянуло горелым молоком. Похоже, повариха тетя Тоня сегодня опять на боевом посту. Пора уходить. Поколебавшись, я все-таки положила часы в карман. Надо как-то исхитриться и поставить правильное время. Но как же они громко тикают! Подумав, я оторвала клочок ткани от лозунга и завернула в него свое богатство. После чего, приложившись ухом к дверям, прислушалась к звукам за стеной, быстро выключила свет, выскочила в коридор и закрыла дверь.

Пока я пыталась получить удовольствие от умывания в обжигающе-ледяной воде (когда ж эти сволочи котельную-то нормально починят?), идея о том, как можно установить на часах точное время, оформилась полностью. После завтрака я заняла пост у туалета в учебном корпусе. И как только прозвенел звонок на урок, ломанулась в кабинку и выставила на часах 8-30. В нашей богадельне, как и в других приличных местах, звонки на урок дает не бабушка-вахтерша какая-нибудь, а современное автоматическое устройство. Не кремлевские куранты, естественно, но мне такая точность и ни к чему.

Жизнь катилась по раз и навсегда заведенному распорядку для всех, но не для меня. Наличие собственных тайн делало мое существование более значимым. В окно дуло немилосердно — а в кармане уютно тикали часы, на обед отвратительный гороховый суп — а на шее пригрелся ключик. Да долларовые миллионеры мне и в подметки не годятся! Бо были они существами абстрактными, вроде Деда Мороза в Устюге. Кто из жителей нашего городка их когда в глаза видел? Не знаю. Про снежного человека тоже уверяют, что есть, а вот где с ним лично познакомиться, автограф взять, клок шерсти на долгую память — не подсказывают.

А у меня все доказательства налицо — вот ключ, вот часы. Так что извините-подвиньтесь, граждане сомневающиеся. И неважно, что день тянется неимоверно долго. Хотя можно ли считать днем отрезок суток, когда светло становится часов на пять-шесть, не больше? Короче, тянется.

Так что времени помечтать, как лучше обустроить убежище, и сообразить, что в нем делать, было предостаточно. Наконец-то я смогу спокойно читать по ночам, а не пялиться ослепленными темнотой глазами в потолок, слушая звуки ночи, глотая запах казенного жилища. Вот бы где раздобыть матрас или плотное одеяло! Тогда можно было бы и на панцирной кровати валяться с комфортом. И если случится трудный денек, мне больше не придется шататься по надменному холодному городу, а можно будет спокойно отсидеться в берложке. Блеск!

Ну, слава богу, опять ночь! Прихватив с собой книжку и одеяло, я шмыгнула в свои апартаменты. Заткнула щель (едрит, чуть не забыла!) и уселась в кресло. Чудесное, однако, креслице! Ерунда, что обивка изодрана, а сбоку торчат шматки поролона. Спинка и сидушка были практически целы, только слегка залоснились. Шикарное когда-то было кресло! Ярко-лиловая велюровая поверхность, вальяжные круглые подлокотники. Для чьего, интересно, седалища предназначалось данное великолепие в нашем заведении?

Забравшись с ногами в суперкресло, я затянула на колени саквояж. Уж если часы там себя чувствовали хорошо все время до встречи со мной, то и далее с ними там ничего плохого не произойдет. Таскать с собой их точно не стоило, мало ли что. Мальчикам нашим из кармана что-нибудь свистнуть легче, чем курсанту суворовского училища отдать честь. Размотав тряпицу, я еще какое-то время поизучала часики, запоминая кожей пальцев ямки, выпуклости и шероховатости моей личной вещи. Мне будет приятно совершать ритуал по извлечению часов из саквояжа и водворению их обратно, когда захочу узнать, сколько времени. На всякий случай завела их, никто ведь не потрудился мне доложить, насколько завода хватает, и сунула их, куда и планировала.

Так! Стоп! А что это такое твердое за подкладкой у нас? Подтянув саквояж к глазам, я увидела то, что просмотрела вчера, — потайную, скрытую от глаз молнию. У меня аж мочки ушей защипало от азарта. Калейдоскопом промелькнули видения всяческих богатств. Дрожащими пальцами открыла молнию и выудила из недр отделения… альбом. Незатейливый альбом для рисования. Так, быстро пролистаю… Пустой альбом для рисования! На обложке, на фоне предзакатного неба, красовалась некая барышня в греческих одежках (или в римских, кто ж их разберет), с оливковой ветвью в руке. Надпись над ней гласила: «Т-во Россiйско-Американской бумажной мануфактуры» и год — 1860, С. Петербургъ. Страницы, что примечательно, от длительного хранения не пострадали ни в малейшей степени. Нисколько не пожелтели, и ветхость обошла их стороной. Новехонький был альбомчик! Эх! Сколько ж лет это все провалялась на чердаке?

На дне саквояжного кармана было что-то еще. Ну, конечно! Чем же рисовать в альбоме? Цветные карандаши! Они лежали в трехэтажной деревянной коробке с выдвижными секциями. Я быстро пересчитала, умножила — ровно 72 цвета! Я бы присвистнула, если б умела! Никогда не думала, что бывают настолько огромные наборы. 24 цвета — это тот самый максимум, который поражал меня в самое сердце еще в дошкольном возрасте. А тут ровно 72! Новенькие, хорошо заточенные, поражающие многообразием оттенков. Одного желтого цвета было 9 штук…

Больше, сколько б я ни изучала по миллиметру саквояж, в нем не было НИЧЕГО!

Художник из меня был никакущий. Да и вообще, барышня я была, откровенно говоря, бесталанная. Слава небесам, что не так непроходимо тупа (спасибо книгам!), как большинство наших. Но ни с рисованием, ни с пластилиновой лепкой, ни с другим видом творчества дружбы не водила. В память почему-то лезла ваза, которую я честно пыталась изобразить на уроке рисования пес знает в каком классе. Моих умелых ручек не хватило даже на то, чтобы сделать ее хотя бы симметричной. Какая уж тут светотень, смеетесь, что ли!

Но испробовать это карандашное великолепие тянуло неимоверно. Открыв альбом, я решила просто посмотреть, как выглядят цвета на бумаге, поэтому стала брать по порядку карандаши и проводить линии. Прямых не получилось ни одной, ну да не в этом же цель-то была. Начала я с желтых, потом по порядку шли оранжевые, затем красные. Высунув язык от усердия, я штриховала альбомный лист. И не то чтобы просто чиркала, а буквально клала линии от одной стороны листа до другой. Дальше пришел черед синей палитры, и белый с черным тут же затесались. Долго ли, коротко ли, но лист закончился. Я его перевернула, и только схватила из коробки зеленый карандаш, как поняла, что дико хочу пить!